Одно из первых впечатлений, вынесенных мной из общения с людьми, которых я бы условно (очень) назвал «западными интеллектуалами», было удивление иррациональной, как мне казалось, ненавистью к Уэльбеку.

50-летняя доктор французской литературы, сказавшая, что «не читает мизогинистов», издатель из Лиона, публикующий брюссельского иракца, и затрясшийся от злобы при упоминании Уэльбека (его идеи… это нездорово!); издательница из Бордо, скептически пожавшая плечами, говоря о «Платформе», но издающая, гм, roman policier… Признаться, я был удивлён, и попробовал понять, в чём дело.

Очень быстро, да ещё и сам сам оказавшись на условном (очень условном) «Западе», я выяснил причину. Дело в том, что современная цивилизация — это эпоха поколения так называемых бэби-бумеров, людей, которым сейчас около 60. Это вершина пищевой цепи, или, точнее, человеческий вид, из-за отсутствия конкуренции доминирующий во всех нишах (ну, как кролики в Австралии до определенных пор).

Они пережили пик благосостояния, подаренный «Западу» небывалым открытием рынков сбыта из-за крушения эсэсэсэры, золотую эпоху. Прототип персонажа моего романа «Таун Даун», монреальский миллионер-издатель Мишель Брюле (в романе он Брюбль), у которого я полгода служил мажордомом, рассказывал, как в 90-х ездил в Восточную Европу, где жил год на 100 долларов и каждый день имел новую 20-летнюю женщину за пару колготок и пакет продуктов. На глазах его были слезы, когда он вспоминал это! А потом «женщин испортила глобализация» (читай, выросли цены на колготки).

Не всем повезло так, как Брюблю, но повезло всем: пусть немного, но росли зарплаты, росло благосостояние (те самые «2 машины и дом»). А когда человек живёт хорошо — он хочет жить вечно, причем сохраняя качество жизни. И в данном случае я говорю не о машинах, а о сексе. Человек хочет жить до 100, будучи сексуально привлекательным, как в 30. Но, конечно, с машиной и домом тоже.

Страх смерти, страх старения, а главное — страх нелюбви. Все это — в исполнении вечных детей, которые сами не научились любить никого, кроме себя. Вот что показывает Уэльбек в поколении бэби-бумеров.

Конечно, этого изображения ему не прощают. Не прощают настолько, что не видят в упор того, что сам-то Уэльбек любит их, причем любит именно такими. Мизантроп оказывается гуманистом в самом первозданном смысле этого слова. Не будет его — кто тогда примет вас, стареющих эгоистичных кукол, кто подарит вам маленькую, но всё же вашу полочку в вечности?