Президент России Владимир Путин заявил, что иногда экономика требует от предпринимателей уничтожить продукцию, а не раздать ее.

“Иногда с точки зрения экономики лучше что-то пустить под нож, чем просто раздать. Как это ни странно звучит. Потому что это сохранение рабочих мест, сохранение определенного уровня рентабельности производства, ценовой политики и так далее”, – сказал Путин на пленарном заседании форума “Деловой России” в Москве в среду. По его словам, это может звучать “не очень комфортно и благообразно”, однако это дает рост экономики, и в конечном итоге от этого выигрывают люди.

Он привел в качестве примера ограничение гуманитарной помощи из-за границы. Как отметил президент, с одной стороны, речь идет о бесплатном молоке, в чем нет ничего плохого, но с другой стороны, это разоряет отечественных молочников. “Тщательнее нужно”, – сказал Путин.

Краснозадые хрустобулочники, адепты “прекрасного СССР, который мы потеряли”, немедленно завопили, что при товарище Прежневе такого не было. Характерная трескучая фраза этих товарищей звучит так (грамотность сохранена оригинальная):

Что же делает власть РФ сейчас, уничтожая продукты при наличии падающих в голодные обмороки школьниках и рыщущих по помойкам стариках?

Не, ну ясное дело – в прекрасном СССР “лишние” продукты отправлялись во всякие Африки, якобы выбравшие курс к социализму. Чтобы продуктовые магазины в России выглядели так:

Но на самом деле, если вы составите себе труд хоть немного подумать головой, вы поймёте, что основная часть продуктов в СССР просто уничтожалась, чтобы поддерживать дефицит. Понять это на самом деле очень просто – вот вам данные статистики по производству мяса:

Видите – в 1988-1989 году мяса в РСФСР производилось якобы больше, чем сейчас в РФ. А по факту – сейчас его навалом, а тогда, в эти самые годы, были пустые полки в магазинах и талоны, в мясных отделах лежали одни кости, колбасы изготавливались из всякого дерьма – молотых костей с крахмалом и чуть ли не туалетной бумаги, о чем постоянно шутил народ в очередях. Так куда же девалось произведенное мясо? Разумеется, часть его произвели только на бумаге, а часть реально произведенного тупо гноили и списывали. Как гноили и списывали в СССР овощи и фрукты, и все прочие продукты.

А то, что не удавалось сгноить, распихивалось “по своим”. Вот вам цитатка из Святослава Логинова “Мои Универсамы” (описывается ситуация в 1985-1986 годах, см.график производства мяса – время мясного изобилия согласно статистики):

Мясной отдел большого магазина, это центр, вокруг которого крутятся интересы всех сотрудников. Рубщика знают по имени, и ему дозволяется многое. Фасовщицы болтали, будто за каждый день работы администрация отстёгивает мяснику двадцать пять рублей. Когда я впрямую спросил мясника Володю, правда ли это, он пожал плечами и ничего не ответил. Это, при том, что прочими секретами мастерства делился охотно.

Оказывается, красивая схема разруба, висевшая некогда в каждой мясной лавке, это схема смоленская. А кроме неё, существует ещё множество способов разрубить полутушу на части, которые предлагаются покупателям. В смоленском разрубе говядина идёт первым, вторым и третьим сортом, каждый по своей цене. Разрубы московский и ростовский второго сорта не признают. Кроме голяшек и зареза всё идёт первым сортом, да и то, зарез частенько удаётся сбагрить не за третий, а за первый сорт. Разумеется, смоленский разруб остался только на картинках. В магазинах вот уже сорок лет царствуют ростовский и московский разрубы.

Мясников в магазине было двое и различались они весьма решительно.

Иван – пожилой татарин, в котором татарского было только любимое словечко «якши». Иван практиковал ростовский разруб. Чисто мякотных кусков при этом не получается. Как ни верти, но косточку, иной раз порядочную придётся купить. Дома кусок мяса разделываешь окончательно: это на суп, это на бефстроганов. Лангетов при ростовском разрубе не полагается, жри, что дают. Даже для работников универсама Иван не делал исключения, и бескостного кусочка не вырубал.

Проработал Иван на моей памяти не долго, у него случился инфаркт, и с тяжёлой мясницкой работой пришлось расстаться. Пару месяцев Иван проработал укладчиком в хлебном отделе, а потом вышел на пенсию. На его место взяли молодого парня Серёжу, который, как и Володя был сторонником московского разруба.

Для работников универсама московский разруб куда как приятнее ростовского. Куски получаются гораздо мясистее, а для своих и вовсе вырубаются части без костей.

Вот ведь чудо чудесное – туша одна, а при московском разрубе костей меньше!

— Гляди, — говорит Володька, — какой кусочек мякотный. На прилавке и минуты не пролежит, какая-нибудь дура схватит. А называется он «кирпич»…

Кусок и впрямь похож на кирпич. Со всех сторон у него чистое мясо, лишь на торцах вглубь уходит тонкая мозговая кость.

— А теперь – во! – Володя рубит кирпич наискось, и становится видно, что внутри мякотного кусочка прячется преогромный сустав, размером с два кулака. Мяса практически нет, так что, часть эта должна идти даже не вторым, а третьим сортом. Володька быстро расколотил испорченный кирпич на несколько кусочков и приложил их в качестве довесков к приличному мясу.

Вообще-то, никаких довесков с косточкой в мясницком деле быть не должно. Довески получаются либо у неумехи, либо, если мясник отрубил кому-то чистой мякоти, а оставшуюся кость распихивает прочим покупателям. А кирпич и впрямь покупается неопытными хозяйками по цене первосортного мяса, а потом неудачливая повариха не знает, что делать с купленным мослом. Я и сам когда-то, в доуниварсамной жизни, цапнул с прилавка такой привлекательный кирпичик, а потом мучился, пытаясь выкроить из покупки какое-то подобие обеда.

Смена близится к концу. Припозднившиеся покупательницы с грустью смотрят на мясной прилавок, где лежит такое “первосортное” мясо, что лучше бы и никакого не было. И тут я вижу Лёшу Морячка, который выходит из служебных помещений и передаёт ждущей у стеночки женщине увесистый пакет. А та в ответ вручает Лёше заранее приготовленную бумажку. Перехватив мой взгляд, Лёша гордо улыбается.

— Видал?
— Видал.
— Смотрю, стоит баба, чуть не плачет. Я её спрашиваю: «Надо хорошего мяска?» — «Надо», говорит. Ну, я ей: «Давайте рублик, сейчас вынесу. Вам сколько?» Пошёл, взвесил, чек пробил – рублик в кармане.
— Ты, главное, другим не рассказывай, — посоветовал я, вспомнив отшумевшую пивную эпопею. — И не слишком зарывайся с этим делом.
— Что я, дурной? – оскорблено говорит Лёша.

Лёша не был бы Морячком, если бы сумел удержать в тайне такое открытие. Через неделю вся бригада промышляла содействием в покупке хорошего мяса. Главное, этот способ приработка был безопасен; всегда можно было сказать, что вынес мясо жене или просто хорошей знакомой. Мясо потом покупательницы проносили через кассу, где оплачивали полную его стоимость, так что, с точки зрения закона, никто ничего не воровал. Вот только лучшие куски, нарубленные для своих, стали исчезать со скоростью свиста.

Кончилось тем, что мясники стали рубить для своих только во время обеденного перерыва. Умеет русский человек малину в собственном саду топтать.

Цитата по sv-loginow.livejournal.com

Вот так это и работало в реальной жизни.

И какие определения, помимо жестокого глумления и социального геноцида подходят к политике повержения своего народа в нищету с последующим издевательством в виде уничтожаемых продуктов?

Не правда ли – риторика краснозадых хрустобулочников, придуманная ими для обгаживания Путина, сразу заиграла совершенно новыми красками?

Это при том, что Путин говорит о контрсанкциях, и в этом контексте об уничтожении контрабандно ввезенных ИМПОРТНЫХ товаров и продуктов, а в СССР гноили и уничтожали собственные продукты. Это любой мог лицезреть в СССР своими глазами, попадая на овощебазу для переборки недосгноенного. Где теперь эти овощебазы с гниющими горами картошки, свёклы и капусты, и копошащимися на этих осклизлых горах студентами и сотрудниками всяких НИИ и КБ?

Куда они подевались, и отчего негнилая картошка, капуста и прочий народный овощ теперь в продаже круглый год?

Неудобные вопросы для борцунов с режимом. Нет, лучше врать, что Путин призывает морить всех голодом.