Современная наука – это вообще не наука

Несколько последних исследований отчетливо показало, что PhD-студенты в три раза более склонны иметь психические проблемы со здоровьем, чем все остальное население. 1 из 10 PhD студентов признает, что думал о самоубийстве в течение последних двух недель.

Причины в этих исследованиях не указываются, но многие и сами их легко назовут: рабочая нагрузка на студентов-аспирантов огромна, зарплата крайне мала (в некоторых странах более чем в два раза меньше, чем технического персонала без высшего образования), а увереность в будущем почти полностью отсутствует. Все это связано с истрически сложившейся ситуацией, которая сделала систему науки в современном обществе невыносимой для самих ученых практически во всех странах.

Само по себе PhD (условно докторская степень, она означала разное, давала разные права в разных странах и формировалась чуть-чуть по-разному, но в целом нужна была для того, чтобы дать человеку право стать “профессором” и иметь право полноценно преподавать в высшем учебном заведении) появилось в 19 веке, а распространяться стало в начале 20-го. Не все вузы стали одновременно выдавать PhD, и критерии для выдачи разнились в разных вузах всегда. Более того, они разнятся и сейчас (что повергает многих в депрессию само по себе: например, в моем случае для получения PhD необходимо ДВЕ статьи первого авторства в научном журнале с импактом не ниже 2, а в Европе многие вузы вообще не требуют наличия научных статей и выдают PhD без них).

Тем не менее, поскольку в течение 20 столетия произошел и происходит экспоненциальный рост выдачи PhD, история сегодняшних стареньких профессоров, когда они получали свою степень, и сегодняшних аспирантов радикально разнятся. Буквально 50 лет назад получение степени почти автоматически означало, что ты стал “профессором” – так, например, в фильме “люди Х” один из главных персонажей с ник-неймом “Профессор Ксавьер” получает свою степень, и его тут же начинают называть профессором. Он отшучивается так:

– Ой, да что вы, меня еще нельзя называть профессором, я еще пока официально не начал преподавать…

// Примечание: кхм… интересные отсылки к супергероям. Не ужели их сознание так пропитано этом гогном?

Эта его оговорка наверняка вызывает не одну кривую усмешку у сегодняшних аспирантов и… постдоков. Особенно постдоков, потому что само слово “постдок” не существовало до конца 20 века, как не было и этой, скажем так, недопрофессии.

Пока количество выдаваемых степеней было относительно невелико, а расширение существующих университетов и открытие новых, связанное с экономическим и технологическим подъемом середины 20 века, было быстрым, почти каждый защитившийся аспирант получал должность профессора в университете и действительно как бы становился профессором после защиты. Конечно, ему еще предстоял долгий путь карьерного развития внутри университета, однако можно было с известной степенью уверенности утверждать, что во всяком случае в науке он сможет остаться так или иначе.

// Примечание: а вот и приехали следствия вывода промышленности в Азию. Ибо наука нормальная без производства особо не живет, особенно при рыночной экономике. Инерция развития науки еще есть, а опереться ей больше не на кого.

Когда экспоненциальный рост выданных PhD скрестился с остановкой расширения финансирования научного сектора, произошли следующие изменения: во-первых, возникла и начала усиливаться конкуренция ЗА МЕСТО профессора, что было само по себе почти немыслимо в начале 20 века для защитившегося аспиранта. Как это так – защитился, но не получил место? Это как? А вот так. Мест нет. Все уже украдено до нас.

Во-вторых, возникла должность так называемого подстока – бесправного и низкооплачиваемого мула-работяги, на которого в сегодняшней науке ложится почти все научное делопроизводство (а та часть, которая не ложится на плечи постдока, ложится на плечи аспиранта). Бесправного потому, что постдоки – это контрактники, контракт ограничен 2-3 годами, и как правило не продляется. Человеку, который только что защитился с огромными усилиями, говорят примерно следующее:
– Мы тебя возьмем на работу, так уж и быть, но только на 2 года, только вот с такой зарплатой, и после окончания иди куда хочешь, а в смысле условий и карьерного продвижения мы тебе вообще ничего не можем гарантировать, это твоя проблема.

Согласитесь, это уже сильно отличается от радостной ситуации Профессора Ксавьера, только что защитившего диплом в фантастическом фильме Люди Икс.

Вы думаете это все? Это еще не все. Ха. Постдок как правило не может заключаться более трех раз. То есть у тебя есть ровно три (или даже меньше – иногда только 2) попытки устроиться на должность профессора после окончания PhD. Первый постдок, т.е. первые два года, когда ты работаешь изо всех сил, пытаясь привести свое резюме к виду, которое позволит получить должность профессора, и второй постдок (который тоже надо искать самостоятельно – а это значит полгода вылетевшие на составление резюме, поиск вакансий, интервью и пр.). Если после второго постдока ты не смог устроиться профессором – скорее всего, это вообще никогда не получится. Куда идти после этого? Всем пофиг, куда хочешь. В индустрию тебя, скорее всего, не возьмут, потому что тебе к этому времени уже 35-40, а опыта работы за пределами академии у тебя ровно ноль; а в академии тебя тоже уже никуда не возьмут, потому что до профессора ты не дотянул, а третьи-пятые постдоки не приняты, наймут молодого лучше вместо тебя. Ну то есть можешь пойти таксовать или устроиться техничкой. Добро пожаловать в реальный мир науки, Нео! Поздравляем тебя с твоим PhD и твоей рухнувшей жизнью.

Но и это еще не все. Сегодняшняя конкуренция в науке в связи с перепроизводством PhD настолько велика, что даже место постдока непросто найти. То есть люди в буквальном смысле готовы работать за еду, подвергаться дискриминации и буллингу, только для того чтобы продолжать работать в науке. Эта ситуация возможна потому, что сегодня очень многие постдоки находят место не в своей стране, а в чужой. Переезд сопровождается стрессом, в чужой стране человек, как правило, очень плохо ориентируется, а если и виза завязана на научного руководителя – созданы все условия для полной психологической и материальной зависимости постдока от босса в лабе. Ведь даже для смены места работы, для следующего постдока потребуется рекомендательное письмо босса, а возможно и личный телефонный разговор с этим боссом… а без рекомендаций сейчас не берут – за твоей спиной еще сотня или две только что защитившися йуных ученых, из которых легче лепить что вздумается.

Ах да. Как же это я забыла. Не только рекомендация важна для поиска позиции постдока после защиты (а также и поиска позиции профессора – если когда дошел до жизни такой). Важно еще и правильное резюме. Что такое правильное резюме? Это:

– как можно больше статей, где ты включен автором
– как можно больший импакт-фактор этих статей
– как можно больше индекс цитируемости этих статей
– как можно больше конференций, где ты выступал с презентациями
– как можно больше полученных грантов.

В данном случае “как можно больше” означает, в буквальном смысле, как можно больше. То есть количество. Качеством никто не интересует, времени нет – пока прочитаешь 250 резюме (это не шутка) подающих на твою позицию кандидадов в постдоки, опухнешь вообще, какое там разбираться в каких-то качествах научной работы… Вообще бы эти 250 успеть просмотреть, в принципе.

// Примечание: мы тоже начали играться в эти циферки. Отчасти это правильно, но лишь отчасти. Это удобно для эффективных менеджеров, которые ориентируются только в “палках” и “галочках”. Удобно для приспособленцев, которые всегда извернуться и пролезут под формальные требования.

Что такое “как можно больше” в цифрах? Ну, вот случай моей подруги-американки. При мне она была вторым постдоком и искала сначала позицию профессора, потом позицию третичного постдока, а потом уже (после полугода безуспешных поисков) ВООБЩЕ ЛЮБУЮ РАБОТУ при следующем резюме:

1. Более 20 статей
2. Средний импакт 5, последняя статья первого авторства импакт 11
3. Цитируемость высокая
4. Более 20 конференций
5. Два полученных и отработанных гранта.

Все это никак не помогло ей найти работу в науке ни профессором, ни постдоком, и она нашла в итоге работу в индустрии, причем шанс там был 50-50 с другой кандидатурой, но в итоге взяли ее. Она чуть не плакала от счастья, “господи, как я устала за эти полгода от ощущения, что мне некуда будет идти, господи, у меня наконец ЕСТЬ РАБОТА”.

Так вот мы подходим в самому главному, что делает сегодняшнюю науку проблемой. С моей точки зрения, такая система, основанная на оценке работы среднего ученого через количество (статей, импакт-фактора, цитируемости, конференций и т.д.) приводит к ситуации, что

успешный ученый = недалекий ученый, не ведущий серьезных исследований

Потому что любая конференция, любое написание статьи (со всеми вытекающими последствиями – оформить, подать в журнал, вычитать требования каждого отдельного журнала, переписка с ревьюерами, ответы, корректировки и т.д.) – это ВРЕМЯ. Время, оторванное от собственно научно-исследовательской работы. Другими словами, чем больше человек пишет статей и ездит на конференции, тем меньше он работает над серьезным научным проектом.

Эта ситуация создавалась постепенно в течение 20 века, и до сих пор еще работают ученые, которым удалось в свое время удачно вписаться и получить место без таких тяжелых проблем, поэтому все еще существует какая-то осмысленная научная деятельность. Однако если вы внимательно вдумаетесь в цифры, ситуация ухудшается экспоненциально. Это означает, что каждый следующий год в два раза хуже предыдущего.

Экспоненциальное перепроизводство PhD повлекло за собой проблемы не только на уровне трудоустройства выпускников и постдоков, но и на всех остальных уровнях. Безумно увеличилось количество подаваемых в журналы статей (ведь мера оценки ученого – количество статей!); все журналы очень громко кричат о том, что их заваливают тоннами макулатуры, вдумчиво разобраться в которой у них нет времени. Плюс к этому большая часть подаваемых статей еще и низкого качества, так как идет из Китая, Индии и других таких стран, где к качеству статьи предъявляют меньше требований, чем к количеству. В Китае напрямую зарплата ученого зависит от количества выпущенных статей. В этом случае мы приходим к ситуации, что

работа ученого – это написать как можно больше статей как можно быстрее

НЕ научная работа. К науке эта работа уже не имеет никакого отношения.

Надо ли говорить, насколько такая ситуация буквально провоцирует фальсификацию результатов исследований, неглубокость статей и вообще любые методы повышения статье-производительности в ущерб науке? Фальсификация также позволит вам повысить свой импакт-фактор и цитируемость, так как вам это тоже жизненно необходимо – жизненно, т.е. для выживания.

Само по себе количество научных статей стало расти экспоненциально – люди делают то, что от них требует жизнь, а если общество сказало ученому “мы хотим, чтобы ты выпускал больше статей”, то ученый… выпускает больше статей. Ситуация дошла до того, что возникли так называемые “журналы-хищники” – это онлайн-журналы, которым можно заплатить за то, чтобы они легко опубликовали вашу статью; такие журналы как раз целят в давящее ощущение гонки за количеством статей, и ученые идут на все, лишь бы опубликоваться, и становятся жертвами таких журналов. Журналы берут с ученых за публикацию огромные деньги, а затем через несколько месяцев исчезают из сети.

Многие страны признают, что такая ситуация ведет к снижению качества научной работы в целом и качества специалистов в частности.

Решение? Решения еще никто не придумал, потому что по большому счету всем все равно, что делается в науке, у страдающих ученых нет времени заниматься чем-то, кроме написания как можно большего количетва статей и поиска работы, а правительства всех стран в даный момент вообще в гробу видали развитие науки и хотят вкладывать уменьшающиеся ресурсы во что-нибудь другое.

В теории мы имеем огромный общественно финансируемый ресурс (ученые), которых можно было бы бросить на решение горящих задач (разрушение климата, рост болезней, старение населения и т.д.), но покуда оценкой деятельности ученого будет являться количество статей, этот ресурс будет уходить в никуда – для решения таких серьезных задач требуются коллективные усилия и долгосрочное надежное финансирование с ДРУГИМИ КРИТЕРИЯМИ ОЦЕНКИ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНДИВИДУАЛЬНЫХ УЧЕНЫХ. Другими.

Продолжение – взято из https://aridmoors.livejournal.com/579682.html

Когда я начинала серьезную науку – во всяком случае то, что от нее осталось в современном мире, я была в одном из лучших университетов мира (Киото), в одной из уникальных лабораторий. Когда я начинала, я не знала об этом, мне казалось, что наука везде такая же, как там; это далеко не так. У нас тогда был state-of-the-art equipment, атомный микроскоп, аналогов которому не было (да в общем и сейчас нет) в мире, у нас были новейшие конфокальные микроскопы непосредственно из компании Олимпус – вещи, которыми владеет далеко не каждая лаба в мире; российским университетам до этого крайне далеко – от слова “невозможно”, потому что сами эти микроскопы стоят огромных денег, и потому что им нужно сервисное обслуживание, а Олимпус не работает с Сибирью. Я этого тогда не знала, но работать там было большим удовольствием. У меня были такие счастливые моменты, когда я могла взять чашку чая, приготовленные клетки, и уйти в темную комнату снимать live-cell-movies. Это было круто потому, что сами движения молекул внутри клеток (а я снимала молекулы) занимают минуты, и являются такими медленными, что их не видно глазом. То есть ты сидишь несколько часов, уставясь на экран, который кажется тебе абсолютно неподвижным(!), а когда ты собираешь из кадров фильм, то внезапно там оказывается ФОНТАН ЖИЗНИ, просто фейерверк молекулярного движения. Это меня завораживало до безобразия.

Но, к сожалению, эти крайне интересные данные никуда не пошли, потому что я их делала под конец, когда научилась делать, и развивать это никто не стал; опубликовать же это не было возможным (и, наверное, не является возможным) в современном научном мире – нужна story. Это тоже не мой термин, это термин из бизнеса, из продаж – типа пойди и заинтересуй людей рассказыванием истории о твоем продукте. Это заводит науку в тупик, потому что так приходится прятать неоднозначные даные, т.е. грубо говоря подтасовывать истину. И еще потому, что даже если данные крайне интересны сами по себе, но у тебя нет story – опубликовать их где бы то ни было практически невозможно. Мувики эти так и по сей день лежат у меня на диске, и страдают, потому что они охрененные и уникальные, а сунуть их в какой-то журнал не представляется возможным. Недавно правда появился журнал Science Matters, который утверждает, что публикует отдельные наблюдения, и вот сейчас пока я писала пост, подумала, а не выложить ли мне туда эти мувики с небольшим квантификационным анализом. Ну крайне интересно потому что. В двух плазмидах очень небольшая разница, и с точки зрения современных представлений они должны идти по одинаковому пути после выхода из эндлоплазмического ретикулума, а они идут в разные стороны и с разной скоростью, и это блин зависит полностью от очень короткой последовательности аминокислот в самом начале протеина. Ну да ладно. 

Правда о том, как функционирует современная наука, дошла до меня гораздо позже. Сначала у меня был шок, когда я попала в Швейцарию, и там выяснилось, что оказывается в Европе и в США, и вообще на западе никто и не покупает микроскопы лабами. Я не знаю почему это так, потому что у меня нет доступа к данным бюджетов европейских лаб. В Швейцарии, безусловно, было намного больше денег (по моим наблюдениям об обычной жизни), однако почему-то микроскопы покупались на целый университет, и там на них надо было записываться в очередь. Это было для меня отрезвляющей реальностью, а также одним из факторов, породивших ненависть к западной науке, потому что оно создавало ощущение нищеты. Несмотря на хорошее обеспечение реагентами, там энзимами и антителами и т.д. Но в Японии до сих пор многие лабы покупают свои собственные микроскопы. И там не надо на них в очередь стоять или по ночам на них сидеть, потому что мест других нет.

Кроме того, эти места, где микроскопы на западе – это не лабы, а как бы “центры”, которые ПРОДАЮТ микроскопное время, что уж совсем меня выбешивало, потому что какого хрена какой-то центр купил на бюджетные деньги микроскопы, а потом продает время на них кому-то другому. В моем представлении это было одно из проявлений “бизнессизации” науки (термин Nature), которая разрушительна для науки в целом. Отчасти поэтому у меня не сложилось со Швейцарией – проект у меня был прекрасный, работник я была прекрасный (это видно хотя бы по тому факту, что со времени моего ухода из той лабы руководительница, которая меня уволила, не опубликовала НИ ОДНОЙ бумаги. Ни одной блин!! Ну в общем poor managerial decision это было с ее стороны, меня выгнать – у меня уже две статьи написаны, причем обе за полтора года с нуля в незнакомой мне ранее области). Я бы это так не оставила, сидеть без публикаций 3 года. Что я псих что ли.

// Примечание: у нас другой прикол. Денег одно время давали на оборудование нормально и очень любили его показывать высоким гостям. То что зачастую к установке хрен ты выбьешь расходники, или на ней просто не работают – уволили специалиста или нужен ремонт – а денег нет как-то молчат. Это просто идол какой-то: “у нас есть новое оборудование. Мы купим еще новее, а старое выбросим”. Чем сушильный шкаф 1953 года хуже нового не ясно.

Потом был РИКЕН, замечательный институт сам по себе, у меня никаких к нему претензий (ну кроме того что мне попалась неудачная лаба, и мой проект был опубликован другими раньше меня, и мне все пришлось начинать обратно с нуля на полдороге, да еще и в статистике). Вообще это еще одно доказательство того, что я не особенно стандартный ученый, потому что для меня выдумать средний проект не составляет вообще никакого труда, а если потрудиться, то можно выдумать и довольно хороший. Но не это главное. Главное пришло, когда я стала публиковать статьи, и до мне ВНЕЗАПНО дошло, что гораздо легче опубликовать очень тупой проект (фактически копипасту чей-то чужой статьи, но со своими клетками), чем реально оригинальную и ценную идею.

Это вот было наибольшим шоком. Когда я поняла, что наука поставлена на поток, и этот поток настолько интенсивный, что когда рецензенты твоей статьи сталкиваются с чем-то сложным, которое требует вникания – они имеют с этим проблемы в виде непонимания написанного, а вот когда они рецензируют что-то, что ужасно похоже на что-нибудь, что они уже где-то видели, то процесс рецензирования становится намного легче для них. Это свидетельство того, что ревьюеры просто-напросто настолько загружены, что у них уже не осталось никакого времени никуда вникать. И это было самым жестоким для меня открытием. Кстати, я стала увлекаться Nature News, и обнаружила, что есть целый слой людей, специально изучающих тему, что происходит с современной наукой, и данные, которые они собирают, вообще-то ставят волосы на голове дыбом.

Еще в 1963 году физик и историк науки Дерек де Солла Прайс обратил внимание на тенденцию к росту количества статей: тенденция была экспоненциальна. Дерек предсказал еще тогда, что такое развитие приведет к “апокалипсису в науке”. Экспоненциальное увеличение количества статей продолжается уже 250 (двести пятьдесят) лет, и ученый понял, что этот рост не может продолжаться бесконечно. Он, по сути, является аналогом вздувающегося пузыря, и ученый предсказал, что если так будет продолжаться, то он должен неминуемо привести ко времени, когда “мы должны будем иметь 2 ученых на каждого мужчину, женщину, ребенка и собаку”. Еще одним предсказанием, логически следующим из этих данных, было предсказание, что качество статей должно радикально снизится в этих условиях. Что, собственно, и происходит.

Т.е. более 50 лет назад Дерек предсказал, что современная наука, по сути, в конце концов придет к точке невозврата, и будет поставлена перед фактом, что должна произойти трасформация – и наиболее страшное предсказание состояло в том, что эта трансформация сама по себе непредсказуема – по сути, энигма. Экспоненциальный рост должен преобразоваться в нечто радикально другое, неизвестное и, возможно, опасное. Он предсказал главное: наука в течение нашего поколения должна будет взорваться изнутри, так как не будет более возможным решить возникшие проблемы проповедованием “честных исследований” и “улучшенных протоколов”.

Он был прав бесповоротно. Тренды этого видны уже сейчас. Например, анонимные опросы ученых разных ворастов показывают, что ученые, которым за 30, все еще ставят на первое место качество своих данных (т.е. избегают подделок данных), в то время как количество молодых ученых, ставящих эти моральные принципы на первое место, значительно снижено. Другими словами, из-за все более возрастающего давления и конкуренции в среде ученых за гранты и позиции, молодые ученые потеряли свою мораль. Они готовы подделать данные, лишь бы опубликовать очередную статью, ибо для них этот вопрос напрямую свзан с их выживанием.

// Примечание: действительно, замечал. Слышу частенько теперь от магистров всяких – а давайте подгоним, что там проверять кто-то будет? Тогда как для более старшего поколения невоспроизводимость результатов их статей – это прямо пятно на биографии.

Знаменитое выражение publish or perish перестало быть просто выражением, а стало суровой реальностью, с которой молодым ученым (как бы талантливы они ни были) приходится считаться как с наиболее важной проблемой в их жизни. Наука более не об истине – она о выживании кажого отдельного ученого.

Это не значит, что не существует ученых, которые все еще верны моральным принципам прошлого и верят в то, что их долг и работа – производить реальные данные, соответствующие истине. Тем не менее, процессы разрушения этой схемы (или этой философии) происходят в соответствии с экспонениальными трендами, предсказанными еще 50 лет назад. То, что мы подошли к самому краю взрыва, свидетельствуют проекты, начатые молодыми учеными с целью бороться с убивающей их системой.

Так, молодые ученые не верят более в систему peer review, которая уже больше не работает так, как она должна была работать. Они начинают собственные проекты, которые призваны решить проблему. Например, возникают новые журналы, предлагающие post-publication-peer-review (рецензии и комментарии к статье, которая УЖЕ опубликована). Среди них портал ReimagineReview, призывающий альтернативный подход к оценке статей. Журнал Nature начал свой собственыый проект позволяющий комментировать статьи, находящиеся еще в процессе публикации. Журналы разряда BMC (часть Springer Nature) и Британский Медицинский Журнал предлашает открытое рецензирование, когда рецензенты не имеют права прятать свои имена, а должны писать рецензии открыто, журнал eLife и F1000 Research экспериментируют с открытыми форматами, которые позволяют авторам и рецензентам взаимодействовать в открытую, или публиковать статьи ДО их рецензирования.

Начаты даже отдельные проекты, созданные молодыми учеными, которые пытаются изменить сам формат публикаций: отойти от устаревшей и губительной модели публиковать “полноценные статьи”, которые теперь, в наш век, требуют наличия story, к публикации данных-в-процессе-их-создания, другими словами они пытаются бороться с существующими трендами, поощряющими подделки данных, путем реформирования системы – tracking data generation in real time – когда каждый может увидеть полученные данные тогда, когда они еще не должны быть оформлены в story, другими словами на этапе, когда ученый только начал свое исследование и все еще не в состоянии или не заинтересован лгать. Такие платформы позволили бы не только уменьшить количество поддельных данных, но и дать возможность индивидуальным исследователям дать какое-то представление о том, как именно они работают и насколько много важных данных они создают.

В контексте моей карьеры это означает, что у меня, вероятно, больший шанс получить какую-то позицию за счет признания моих реальных заслуг, нежели при стандартной модели, которая не учитывает такие факты, как например “опоздание опубликовать свою работу” – когда моя идея, созданная независимо, публикуется большой группой ученых, которым несравненно легче провести огромную работу за счет большего наличия ресурсов – что приводит к тому, что моя работа остается никем не увиденной, так как опубликовать работу, повторяющую чужой эксперимент (даже если изначально я пришла к этой идее независимо) просто невозможно.

Хотя сейчас, в связи со сложившимися обстоятельствами, моя карьера находится под угрозой, я все равно хочу заниматься наукой. Так получилось, что я просто одна из тех людей, которым это… не то чтобы нравится – нравиться может мороженое или поездка на пляж – а является частью моего мировоззрения. Если бы это было не так, моя лента в телефоне не состояла бы на 50% из новостей науки, а половина из этих 50% – серьезные статьи и большие исследования. Потеря карьеры в науке для меня было бы потерей огромной части моей идентичности, профессионального самоопределения, или, выражаясь более понятно, потерей своей значимости в мире. Дело не в клетках, наблюдать за которыми для меня огромное удовольствие само по себе. Дело в том, что я потратила 7 лет, семь долгих лет упорного труда и веры в то, что это возможно для меня – остаться в науке. В отличие от многих людей, которые действительно случайно пришли в аспирантуру, я пришла туда с четким пониманием того, что я верю, что люди должны делать мир лучше, применяя свои способности. Как совместить эту веру с совеременным состоянием на рынке научного труда (меня коробит вообще от этого определения – “рынок научного труда”) – мне пока непонятно.

Материал: https://aridmoors.livejournal.com/576211.html
Настоящий материал самостоятельно опубликован в нашем сообществе пользователем Proper на основании действующей редакции Пользовательского Соглашения. Если вы считаете, что такая публикация нарушает ваши авторские и/или смежные права, вам необходимо сообщить об этом администрации сайта на EMAIL abuse@newru.org с указанием адреса (URL) страницы, содержащей спорный материал. Нарушение будет в кратчайшие сроки устранено, виновные наказаны.

Дочитал до конца? Жми кнопку!

Вам может понравиться...

13 Комментарий
старые
новые
Встроенные Обратные Связи
Все комментарии
vinnobuh
vinnobuh
3 лет назад

Большая портянка. Вот тоже наука, БКМ, на базе ГАЗ-66, 70-го года выпуска, буханка, та помоложе, и зарплата у монтеров 18 на руки. С северными и районными.
А теперь, всю эту науку, примени на практике.
Не, ну мы то выкручиваемся, как то, вот така хрень.

Capuchin
Capuchin
для  vinnobuh
3 лет назад

Портянка большая. Статья несколько сумбурная, но во многом правдивая. Наука сейчас действительно ориентирована на процесс. Нужно написать столько статей, выступить на таком количестве конференций. Непонятно только кому нужны все эти статьи и конференции. Но если статей выдали “на гара” меньше нормы, то и денег получат сильно меньше. Плюс соотношение между количеством научного и инженерного персонала должно быть определенное. Вот и держат старых прднов, которые имеют научные звания, числятся, а фактически могут жить в другом городе.

Базилевс
Базилевс
для  vinnobuh
3 лет назад

(Грозно):
Приворовывам??

Henren
Henren
3 лет назад

Ниасилил. Многабукф.

Базилевс
Базилевс
для  Henren
3 лет назад

Настояшший полковник!

Толян
Толян
3 лет назад

В СССР в аспирантуре учился выпускник университета или института, который хотел связать свою жизнь с наукой и преподаванием это больше теоретики, реже практики. К сроку окончания учёбы аспирант заканчивал свою работу над диссертацией и получал степень кандидата наук и очень редко доктора наук. Звание КТН при преподавании в институте не считалась воспитательной в отличие от звания Доктора наук.
Кандидатская диссертация – это решение новой задачи с использованием старого метода или старой задачи новым методом. Докторская – решение новой задачи новым методом.
Просто и понятно. И напрасно переняли западные критерии и звания, путаница сплошная, какие то бакалавры, магистры мать их.

Henren
Henren
для  Толян
3 лет назад

Это верно. Не было в российской традиции независимых университетов, что поделаешь. Соответственно не было и принятых на Западе градаций. Массовое высшее образование в России – это целиком заслуга товарища Сталина. Градацию кандидат – доктор – академик ввел именно он.

Ванёк26
Ванёк26
3 лет назад

“А я такая фсйа молодэц, но никому не нужна” хнык-хнык “но это не потому что я занималась хренью на лучшей аппаратуре в мире, а потому что мир жесток и глупп”

ZIL.ok.130
ZIL.ok.130
для  Ванёк26
3 лет назад

Нипанимаиш ты ничо. Да. Мелкоскоп! Мелкоскоп в лабе(Наташ!)! Это щастье какоета. Самый мелкоскопический мелкоскопный мелкоскоп.
Часаме(Наташ) — в неподвижный экран, а, — как вам? А потом — ннада жы додумаца на ускоренное воспроизведение — там такоэ!
Нндяааа, таймлапс — уеликоэ весчь.
Пайду стотейкю накропаю шоле про ускоренное воспроизведение предполагаемого движения конти нентоф в анимационной визуализации.
Ета буит боньба, йа вам гогорю.

Ванёк26
Ванёк26
для  ZIL.ok.130
3 лет назад

У нее есть записи, но нет стори. А стори нет потому что она тупая овца и не может эту стори написать. А написать она ее не может потому что не может даже слово стори на русский перевести в правильной коннотации.
Это судьба.

Mautanuky
Mautanuky
3 лет назад

Занятно. В позднем СССР также был переизбыток младших научных сотрудников. Конечно со своей спецификой, но проблемы в смысле выхлопа от исследваний у них были теже. Закончлось для СССР это крайне плохо.

Толян
Толян
для  Mautanuky
3 лет назад

Гы- гы -гы младшие научные развалили страну, а старшие поддержали.

Mautanuky
Mautanuky
для  Толян
3 лет назад

Ну как-то так… Звучала в то время фраза что пререстройку начали МНС.
Кстати основную массу протестов против ГКЧП они и составляли.

Чтобы добавить комментарий, надо залогиниться.