Скажите, почтеннейшие завсегдатаи и гости уютненького, кто из вас в детстве не слыхал сказку про кашу из топора? Ежели таковой найдётся, то его сразу надо в Красную Книгу занести. Ну, это присказка, сказка впереди будет… про щи из топора. Не слыхали такую? Ну так послушайте, что мой хозяин про это насочинял.

Щи из топора

С достопамятной встречи, на которой Медведь поведал друзьям-приятелем историю Откликного Гребня, седьмица минула, али две. Точную дату старая бабка История запамятовала по причине склероза, но клялась-божилась, что дело было в конце августа, когда брусника на горных полянах поспела.

Пегас лежал в кустиках на памятной полянке у Белого ключа. Солнышко перевалило за полдень, лениво согревая окрестности, младший внучок Зефира игрался с солнечными зайчатами, что шалили в резвых струйках Белого ключа, а крылатый конь в полудрёме прядал ушами. Наконец сон совсем сморил Пегаса. Снилось ему что-то хорошее про Ванечку Бушуева. И тут в полуденный сон крылатого коня ворвались чьи-то громкие голоса. Пегас лениво открыл глаза и глянул на полянку через небольшой просвет в ветвях. А там (на полянке, естественно, а не в ветвях) гомонила целая компания дам разного возраста. Пегас всполошился — неужто музы опять припылили? — но, присмотревшись, расслабился — у Белого ключа расположились бабы с девками из Златоустовского завода. Судя по полным корзинам с брусникой, шли они с Круглицы, решив на Белом ключе пополдничать. На большой холстине лежали крупные ломти хлеба да варёные яйца. Поодаль на костерке закипала вода в котелке.

— Эх, бабы, щас бы щец похлебать с устатку! — громко проговорила дородная матрона в пёстрой юбке.

— И не говори, Петровна, и не говори! — протараторила ей вслед чернявая бабёнка в белом платке.

— А слыхали ли вы, девки, что Семь раз небритый учудил? — звонко сказала высокая и стройная красавица, бросая в котелок лесные травки.

Услыхав это, Пегас навострил уши: интересно ему стало, что же такое отставной унтер-шихтмейстер сотворил, что о том уже и бабы судачат.

— И что же такого дедуля сделал?

— Щи из топора сварил, вот что!

— Ой, врёшь, Машка, ой врешь! Ладно бы кашу из топора, про то все знают, но чтобы щи? Да быть того не могёт!

— А вот и могёт, а вот и могёт! Моему старшенькому Федьке младшенький внучок Семь раз небритого намедни эту историю под большим секретом рассказал, когда они у нас во дворе натыренную у бабки Нюры морковь за обе щёки уплетали. Я в ту пору у открытого окна сидела, мужнину одёжку штопала. И всё как есть слыхала.

— Ну и что же ты, непуть, слыхала? — скептически выгнув бровь, сказала Петровна.

— А то и слыхала, что Семь раз небритый щи из топора сварил!

— Ну коль слыхала, так расскажи!

— А и расскажу!

Машка разлила чай по кружкам и принялась за рассказ. Вся компания заинтересованно её слушала, не забывая при этом отдавать должное хлебу с яйцами — голод, чай, не тётка, его побасками не ублажишь.

Пегас поставил уши торчком, стараясь не пропустить ни одного словечка. И только Машка, обстоятельно поведав про сыночка Федьку, бабку Нюру с её морковью, и соседскую кошку, разбившую крынку со сметаной, перешла, наконец, к самому Семь раз небритому, как на поляну со стороны Двуглавой сопки спустился сам отставной унтер-шихтмейстер:

— Энто кто тут моё имя всуе поминает?

— Ай, — разом осеклась Машка. — Дак мы тут так, о своём, о девичьем.

— Знаю я ваше девичье! Небось опять своим мужикам косточки перемывали, да сплетни сплетали! А ну, брысь по домам! Небось детки по лавкам голодные плачут, а вы тут турусы на колёсах разводите.

Красны девицы с дородными матронами мигом подхватились, разобрали корзины с брусникой и резво убежали, забыв на холстине кусок хлеба да пару яиц, а в котелке недопитый чай.

— Выходи, Пегас, хватит ховаться! Не боись, убежали девки с бабами, только пятки засверкали.

— И вовсе я их не боюсь, я только муз с бантиками опасаюсь, — сказал Пегас, выходя из-за кустов. — А как это ты меня вычислил-то?

— Делов-то! Я тебя ещё с горы приметил, как ты тут возлежишь на травке. Сверху-то всё видать!

— А-а, понятно!

— Садись, Посейдоныч, пополдничаем!

— Не, я яйца не люблю!

— Да нешто я тебя яйцами угощаю, у меня тут и свежие яблочки есть, и морковка с огурчиком! Да и чёрная горбушка с солью припасена! Нешто я без понятия? — приговаривая это, Семь раз небритый выкладывал из заплечного мешка на холстину озвученные яства.

— А, тогда ладно! — Пегас прилёг у импровизированного стола и захрумкал яблочком. — А скажи-ка, дядька Пётр, ты и вправду щи из топора варил?

— Ну, было дело, варил!

— Круто! Расскажи, а?

— А отчего ж не рассказать?! Сейчас закушу, чем бог послал, да и расскажу!

Бог послал Семь раз Небритому шматок сала да головку чеснока, а девки с бабами — краюху хлеба, да пару яиц.

Отставной унтер-шихтмейстер покрошил сало ножом на крупные ломти, почистил яйца да пару зубчиков чеснока, и основательно подзаправившись, принялся за свой рассказ.

***

Случилось это аккурат вскоре после того, как Павел Петрович генеральский чин получил и свою книгу «О булатах» опубликовал. Вызывает он как-то меня и говорит:

— Хочу поручить тебе, Пётр, важное дело. Я тут генерал-губернатору Перовскому подарочек приготовил, да ещё коллекцию наших минералов для Неплюевского военного училища. Надо это в целости и сохранности в Оренбург доставить со всем тщанием и прилежностью. Ты человек основательный, не раз мои поручения выполнял. Надеюсь и на сей раз не подведёшь!

— Рад стараться, Ваше Превосходительство! Не извольте сумлеваться, всё доставлю в целости и сохранности, — гаркнул я, вытянувшись во фрунт (а как иначе? — чай, генерал-майор Корпуса горных инженеров передо мной, не какой-нибудь писарь из заводской конторы).

— Да я и не сомневаюсь, голубчик! Зайди в Главную контору, там для тебя уже и подорожная приготовлена, и деньги на дорогу.

Ну, забрал я подорожную и деньги, погрузил большой баул с подарками в крытую коляску, да и отправился в путь. Кучер лошадок понужает, а я в коляске сижу и думами терзаюсь: что же такого Павел Петрович самому генерал-губернатору Перовскому в подарок шлёт. Не иначе какое оружие диковинное! Василий Алексеич известный охотник до холодного оружия был и большую коллекцию собрал. Мы с Павлом Петровичем не раз у него в Оренбурге бывали и коллекцию эту видали. Ну, как видали: Аносову Перовский сам всё рассказывал, да показывал, а меня денщик Перовского украдкой водил, пока господа чаи-кофии распивали. Да…

И до того меня любопытство разобрало, что я в баул свой нос и сунул. Ну, ящики с минералами и смотреть не стал — нешто я камней не видел, а вот второй свёрток развернул, не удержался. А там небольшой футляр из чёрного дерева. На крышке пластина гравированная с видом Златоустовского завода и надписью: «Василию Алексеевичу Перовскому от Златоустовских заводов». Откинул я крышку — семь бед, один ответ — а там на чёрном бархате топор боевой из булатной стали. А топорище из красного дерева отполированное до блеска. Я так и ахнул! Вот ведь что Павел Петрович удумал, не саблю там али шпагу, али палаш какой, а боевой топор.

Долго ли коротко, а доехали мы до торгового города Троицка. На постоялом дворе остановились. Кучер лошадок распряг, овса им задал, а сам в коляске залёг подремать. А я в трактир пошёл, время скоротать, да горяченького похлебать. Не успел за стол сесть, как трактирщик ко мне подскочил.

— Чего изволите, ваша милость?

Это с чего он меня навеличивает-то, подумал я, а потом сообразил — никак он меня за какого-то чина принял. Оно и немудрено: я ить в горном мундире, пуговицы горят, глаза блестят, — ни дать, ни взять, капитан, ежели не полковник! Ну, с полковником я погорячился, а уж унтер-то точно! Приосанился я тут, да как гаркну:

— А подай-ка мне, любезный, щей наваристых, да каши!

— Ой, ваша милость, каша-то у меня есть, а вот со щами беда!

— А что так?

— Дык капустку намедни Бурёнка всю как есть подъела!

— Ты что мелешь, нешто корова квашеную капусту ест?

— Да ить она у меня на сносях, на кисленькое её тянет — то на солёные огурцы, то на капусту, — отвечает мне трактирщик, а у самого глазки-то хитрющие так и бегают, так и бегают. — К тому же и картошку колорадский жук поел, а свежую убоинку попова собачка утащила. Никак со щами не получится, ваша милость. Я и сам в печали, третий день одну кашу ем, да квасом запиваю. Ежели только к свояку гонца послать, он с утра щи варил. Только свояк мой, извольте знать, ресторацию держит, и тарелка щей у него пять рублей серебром!

Ах ты, бестия хитрая, думаю про себя, нагреть на пять целковых хочешь? Я не я буду, ежели тебя вокруг пальца не обведу! И тут мне на ум скупая баба пришла, которую солдат обхитрил, да кашу из топора сварил. Ну, думаю, трактирщик, погоди!

— Да, печально это! И щец похлебать хочется, и поиздержался я в дороге… А слыхал ли ты, любезный, как солдат из топора кашу варил?

— Как не слыхал, коли это с моей тёщей было! До сих пор тёщенька про ту вкусную кашу поминает.

— Ну, я не солдат, а унтер-шихтмейстер! А ты не баба, а мужик! И варить мы будем не кашу, а щи!

— А извольте узнать, ваша милость, что же это за чин такой — унтер-шихтмейстер? Ниже полковника, али выше?

— Ежели германское наречие разумеешь, сам понимать должон, что шихтмейстер это что твой полный генерал, а унтер-шихтмейстер это чуток пониже, но полковнику до него как до Луны пёхом!

— Ой, Ваше Высокопревосходительство, извините-простите, что я вас сразу не признал, не обучен я наречиям-то, только и знаю, что русский простой, да матерный!

— Ладно, голубчик, не тушуйся! Я — человек демократичный и к народу всей душой! Тащи лучше котёл, пока за топором схожу.

Вышел я на двор, мигом в коляску метнулся, топор аккуратно с топорища снял — негоже красное дерево в воде мочить! — да и снова в трактир. А хитрая бестия трактирщик уже котёл на плиту поставил.

— А подай-ка, голубчик, чистый передник да колпак поварской — негоже антисанитарию разводить, да и мундир казённый пачкать мне не к лицу!

Облачился я в передник, колпак нацепил — ни дать, ни взять шеф-повар из парижского Tour d’Argent (это, Пегас, чтоб ты знал, с французского наречия — ресторан «Серебряная башня», где сам Оноре де Бальзак столовался). Опустил я топор в котёл, половником помахиваю, да приговариваю:

— Ай, какие щи наваристые, вот ещё бы лучку пассерованного с морковкой сюда!

— Это как, Ваше Превосходительство?

— Эх, темнота! Пассеровать, это овощи в масле обжаривать! Французская кухня, однако! Найдётся у тебя луковка с морковкой?

Трактирщик луковицу с морковкой притащил, ножом покрошил, маслом залил. Вода кипит, масло шкворчит, топор бренчит — действо кулинарное творится. А я опять половником пробу снимаю:

— Ай, не щи, а объеденье! Сюда бы горстку капустки, да картошечку покрошить, так и вообще на царский стол подавать можно. Эх жалость-то какая, что Бурёнка капусту подъела, а жук картошку потравил. Не пробовать тебе, трактирщик царских щей!

У трактирщика глазки и разгорелись — уж так ему восхотелось царских щей отведать:

— Не извольте гневаться, Ваше Превосходительство, сей минут мальчонку к тёще пошлю, у неё вроде как крынка с капустой, да пара картошечек остались.

Ага, к тёщё он пошлёт — краем глаза-то узрел я, что мальчонка в кладовку побежал и мигом миску капусты принёс, да картошек пяток. Трактирщик мигом картошку почистил, да нарезал. А я горстку капусты ухватил, да в рот отправил:

— Хороша капуста, духовитая! Чай, с тмином да укропным семенем квасили?

— Непременно с тмином, Ваше Высокопревосходительство! И с укропчиком!

— Это хорошо! Кабы убоинки в варево кинуть, так и вовсе были бы императорские щи! Эх, жаль, попова собачка мясо утащила! Что стало-то с ней?

— Ой, и не говорите, Ваше Высокопревосходительство! Она ведь не только у меня мясо сперла, она у самого благочинного петуха оприходовала! Ну, её и того, порешили, да под камнем схоронили!

— Жаль, жаль! И собачку жаль, и то, что убоинки нет — жаль!

— А может цыплёночка в щи?

— Цыплёночка? Можно и его — тогда будут щи императорские диетические!

— А диетические — это как?

— Это для здоровья дюже пользительно! Что твоя живая вода!

Трактирщик мигом упитанного цыплёнка притащил, общипал — пух с перьями так и полетели, да на куски покрошил. Заправил я щи курятиной, да и говорю:

— Ну, как говорится — конец всему делу венец! Сейчас адыгейской солью посолю, да на медленном огне потомлю, а там и на стол подавать можно!

— А что это за такая соль — адыгейская, Ваше Превосходительство?

— О-о, это особая соль с ароматическими травками, да чесноком! С самого Кавказа привезённая. Чуешь, как пахнет? — отвечаю я и сую под нос трактирщику деревянный ларчик с солью, который мне намедни робяты знакомые презентовали. Они по заданию Павла Петровича на Кавказ ездили, к тамошним мастерам, ну и ароматной соли по случаю прихватили. Трактирщик понюхал и аж глаза от восторга закатил:

— А нельзя ли у вас, Ваше Высокопревосходительство, этой соли прикупить?

— Отчего ж нельзя, можно. Да только, боюсь, не по карману тебе это. Такую соль только самому государю императору к столу подают, да персонам первых четырёх классов! Двадцать пять рублей серебром за золотник, и торг здесь не уместен!

Трактирщик аж затрясся весь — и хочется, и колется, и жадность не велит. Убежал куда-то, вернулся и подаёт мне аж сто рублёв. Ну, я ему две чайных ложечки и отсыпал — жалко, что ли. Но не с горкой, а вровень с краями. Аккурат по два золотника в ложке.

Щи тем временем потомились. Я колпак с передником снял, да за стол уселся:

— Давай, разливай! Да со мной за стол садись, императорских диетических щей из топора отведай!

Трактирщик мухой щи по мискам разлил, хлеба накрошил, да и присел со мной за стол. Я фляжку из кармана достал:

— Тащи, бестия, чарки! Негоже императорские щи вкушать без доброй медовухи тройной перегонки на семи травах настоянной.

Разлил я медовуху по чаркам, выпили мы с трактирщиком — продувной бестией, что я на сотню целковых обул. Ну, и закусили щами. Эх, хорошие щи получились из топора!

Трактирщик после третьей чарки под стол свалился, известное дело — торгашеская кровь-то куда как слабовата против горной! А я топор из котла достал, да пошёл во двор, дабы его в воде обмыть, да на топорище вновь насадить. Ну, пополоскал топор в кадке с водой и принялся его чистой холстинкой протирать! Протёр, глянул, да так и обмер: на одной боковине среди булатных узоров медведь красуется, на другой — лось, а на обушке — рысь на суку сидит. Это что же за такое чудо-то приключилось, думаю, неужели щи из квашеной капусты в том виноваты? Вот же незадача какая! А ну как генерал-губернатору эдакий топор не понравится? Да, ладно, думаю, бог не выдаст, свинья не съест. Авось-небось, да пронесёт!

Растолкал я кучера и покатили мы из Троицка в славный город Оренбург. Прибыли туда без всяких приключениев, прямо к самому генерал-губернатору Перовскому. Я адъютанту честь-по-чести доложился, подарки с сопроводительными письмами отдал. А адъютант говорит:

— Ты, любезный, поди пока в людскую, там тебя покормят с дороги, а я пока Его Высокопревосходительству доложу.

Ну, покормили меня неплохо, только я ложку обтёр, а тут денщик Василия Андреича весь в мыле забегает:

— Вот ты где, я уж прямо обыскался. Тебя сей минут Его Высокопревосходительство к себе требует. Пошли быстрее!

Ну, думаю, будет мне сейчас на орехи. Но марку держу — мундир поправил, глаза расставил, шаг чеканю, громко горланю:

— Унтер-шихтмейстер Пётр Иванов по вашему приказанию прибыл!

Смотрю — Его Высокопревосходительство сидит за большим столом и топор в руках крутит. То одной стороной повернёт, то другой, то на обушок полюбуется. Меня увидал и говорит:

— Ну, голубчик, порадовал ты меня, такое чудо в целости-сохранности доставил. Всякое у меня оружие есть, а вот булатного боевого топора до сей поры не водилось. Порадовал Павел Петрович, ой как порадовал! А уж гравировка на топоре выше всяких похвал, одно слово — златоустовские мастера!

Да какие там мастера, думаю, когда всё дело в квашеной капусте. А тем временем Василий Андреич ко мне подошёл, по плечу похлопал, да и говорит:

— Вот тебе, голубчик, перстень с изумрудом от меня на память, да целковый — за моё здоровье выпьешь! А Павлу Петровичу я сей час же отпишу, дабы ты письмо моё доставил. Ты, голубчик, подожки пока в приёмной.

Вышел я из кабинета, перстень в руках верчу, а сам вспотел ровно как из парилки. Фу, пронесло, думаю.

С час, наверное, я в приёмной томился, пока мне адъютант запечатанный пакет не вынес. Сунул я его (знамо дело — пакет, не адъютанта) за пазуху и ноги в руки.

Про обратную дорогу ничего не скажу. Через Троицк мы не поехали, на Верхнеуральск свернули от греха подальше. Прибыли в Златоуст, я пыль с себя стряхнул, да первым делом к Аносову побежал. Доложился я Павлу Петровичу, пакет отдал, и отбыл к родной жёнке под бочок. Вестимо дело, баньку истопили, дабы пыль дорожную смыть. После баньки собрал я домашних и всех подарками одарил, не зря ведь солью-то адыгейской торговал, хватило и на оренбургский пуховый платок супружнице, и на колечки да серёжки дочкам, и на пряники с игрушками сынкам меньшим.

А утром прибегает ко мне посыльный и говорит, что Павел Петрович меня к себе требует. Пришёл я к Аносову, доложился, а он эдак хитро на меня смотрит и спрашивает:

— А скажи-ка мне, голубчик, про какие это чудесные картинки на топоре мне Василий Андреич пишет? Вроде никакой гравировки на топоре наши мастера не делали. В чём тут дело?

Ну, пришлось мне всё как на духу рассказать: и про хитрого трактирщика, и про щи из топора. Подивился Павел Петрович такому чуду, да и говорит:

— Н-да, придётся теперь нам булатные клинки с кислой капустой варить, может что чудесное и проявится.

Уж не знаю, варили ли булат с кислой капустой или нет, а вот мне щи из топора и по сей день памятны.

***

Семь раз небритый закончив рассказ, отхлебнул из кружки чая и глянул на Пегаса. Крылатый конёк тряхнул гривой и восторженно проржал:

— Ты, дядька Пётр, прямо как Гомер с Гесиодом в одном флаконе. Гекзаметром не пробовал изъясняться?

— А это ещё что за зверь — гекзаметр?

— Это не зверь, это стихотворный размер, — назидательно сказал Пегас. — А ещё есть ямб, хорей и, прости меня, дядюшка Зевс, амфибрахий! Стихи сочинять, это тебе не щи из топора варить!

— Чо, стишками балуешься, крылатый коняшка?

— Да так, маленько, — Пегас застенчиво потоптался. — Ты только, это самое, никому ни говори, ладно.

— Знамо дело, не скажу. Нешто я не понимаю! Все мы не без изъяна — кто стишками балуется, кто семь раз не бреется, кто мёд ворует. — Ладно, бывай, крылатый коник, Потапычу с Уренгаем, коли встретишь, привет передавай.

— Передам, непременно передам, — Пегас взмахнул крыльями и унёсся в лазурную высь. А Семь раз небритый загасил костёр, прибрался на поляне и потопал в Златоуст. Чай, жена заждалась, да и внуков свежими ягодками побаловать надо.

***

А хотите знать, как мой хозяин до такой жизни дошёл, что стал щи из топора варить? Вот, ежели не устали, вам его собственноручно написанные показания по сему вопросу.

***

Следующей выплыла на свет небылица про щи из топора, которая обдумывалась больше года, а написалась часа за два. Честно скажу, что это своеобразный парафраз известной русской сказки «Каша из топора». Наряду с вымышленным унтер-шихтмейстером Петром Ивановым, по прозвищу Семь раз небритый, в этой истории действуют и исторические персонажи — горный начальник Златоустовских заводов Павел Петрович Аносов и оренбургский генерал Губернатор Василий Андреевич Перовский. Некоторые события этой истории, в частности отправка коллекции минералов Неплюевскому горному училищу, имели место и в реальной жизни. В сентябре 1841 года П. П. Аносов действительно отправлял такую коллекцию, а В. А. Перовский в ответном письме благодарил Аносова за образцы уральских минералов. Футляр под топор с гравированной пластиной тоже не из пальца высосан — в 2016 году я в запасниках Государственного Эрмитажа видел подобный, только там внутри лежала шашка, а на гравированной пластине с видами Таганая и Александровской сопки был изображён вензель цесаревича Николая Александровича (будущего императора Николая II). Да и прозвище бравого унтер-шихтмейстера взято из реальной жизни. Детство и юность я провёл в дедовом доме на улице Красной, а напротив нас жил сосед, которого действительно все звали Семь раз небритый. Сейчас я даже и не вспомню, как его звали-величали по имени-фамилии, да и облик его стёрся из памяти, а вот прозвище на всю жизнь запомнилось. Существует в Париже и ресторан «La Tour d’Argent» («Серебряная башня»). Ему более четырёх веков, и в нём действительно бывал не только Оноре де Бальзак, но и Александр Дюма, Эмиль Золя, Наполеон III и Бисмарк.

***

Вы, ежели чо, на меня сильно не серчайте. Я конечно, понимаю, что многа букафф это напряжно, но с другой стороны для улучшения мозговой деятельности сильно пользительно.

Бывайте здоровы и не увлекайтесь сильно мулатками и кальвадосом, ибо это чревато.

ФЕЛИСКЕТ.