В немецком издании Deutsche Welle вышло интервью с “бывшим” украинским неонацистом, который решил “исправиться”. “DW пытается нам доказать, что один раз – не… неонацист. Главное – вовремя переобуться”, – негодуют в соцсетях.

Вна Украине широко распространен термин “ихтамнет” для обозначения россиян, воюющих против официальной Украины на стороне сепаратистов. Наверное, уже пора ввести термин “ихунаснема” для обозначения украинских неофашистов, о “подвигах” которых постоянно пишет на своей странице еврейский активист Eduard Dolinsky, а теперь о них все шире начинает узнавать Европа. Не стал бы вообще касаться этой темы, но это ответ тем свидомым “украинцам”, кто постоянно заявляет “у нас нет неонацистов”.

Самое смешное в этом интервью то, что фашисту по ушам снова надавала Россия. Ему этого хватило, чтобы перестать публично кидать зиги и разукрашиваться свастиками, но Россию он ненавидит теперь, конечно, еще больше. По-моему, это очень смешно. Хотя… Если задуматься, то не очень. Почему у нас судьба такой? Почему мы вечно должны перевоспитывать фашистов?! За що, так сказать? Где и когда мы так нагрешили?

Короче – вот вам избранные места из этого чудесного немецкого писева:

– Дмитрий (Резниченко), как ты стал ультраправым?

– Главное, что требуется для того, чтобы стать ультраправым – это труднообъяснимая, бессознательная, но всепоглощающая ненависть ко всему миру вокруг. Я начал путь насилия с бойцовских клубов. То есть там, куда ты приходишь к незнакомым людям, и вы бьете друг друга – просто потому, что у вас много агрессии и ее надо куда-то девать. Но опять-таки, на каком-то этапе ты понимаешь, что такое взаимное избиение ни к чему, по правде говоря, не ведет – кроме как к тому, что вы калечите друг друга. Поэтому начинаешь искать. Мне в руки попал Гитлер (книга Гитлера “Mein Kampf”. – Ред.), он объяснил, кого ненавидеть. Более конкретно и целенаправленно.

– Как ты вышел из ультраправого движения?

– Переломный момент был в августе 2014 года в Иловайске (город в Донецкой области, за который летом 2014 года велись ожесточенные бои. – Ред.), когда уже почти в окружении и под страшным обстрелом пришлось осознать то, чего раньше не осознавал. Что все эти игры, в которые мы играли десятилетиями, жестокие игры, которые нам давали ощущение смысла, они заканчиваются тем, что людей закапывают бульдозерами, и на том о них забывают. То есть ничего ни святого, ни вечного в этом нет.

У меня как раз старшая дочка должна была идти в первый класс. Я очень хотел попасть на первый звонок к дочери, а вместо этого мы сидели на войне, и казалось, что нам хана. Я не думал о нацизме, я не думал о национализме, я не думал о патриотизме – я о дочках все время думал.

Резниченко перевоспитывается под Иловайском

Я вернулся с ранением. Рука прострелена, все пафосно. И вот мы стоим на митинге, и все кричат лозунг: “Украина превыше всего”. Это же общая тема – наша идея превыше всего. А я замолчал, потому что вспомнил, что думал тогда о дочках. И думаю: “Ну что значит “превыше всего “- превыше всего и даже превыше дочек?”. Но ведь я недавно чувствовал, что нет. Что есть вещи важнее – семья, дети, гуманность, человечность. И я проглотил этот лозунг – так и не смог его выговорить. Думаю, с этого момента началось какое-никакое осознание.

А потом понемногу ты начинаешь все переосмысливать, начинаешь читать альтернативную информацию. Тебе в руки попадают книги, которые ты раньше никогда не читал. И так мало-помалу я отказывался от одного постулата, второго, третьего, четвертого, пятого.

– Как изменилось твое отношение к войне?

– Раньше я любил войну как таковую. Теперь я понимаю, что война – это большая трагедия и, по возможности, ее надо избегать. Но иногда бывают ситуации, когда тебе не оставляют выбора.

Если бы Украина вела захватническую войну или даже усмиряла какую-то мятежную провинцию, я был бы резко против. Нам хватит той земли, которую нам дал бог, и лишней точно не надо. Но против нас Россия, которая пришла на нашу землю и отбирает ее. Ну хорошо, это всего-навсего земля, но Россия несет с собой свой российский порядок, в котором нет места свободе. А я сейчас очень ценю свободу. Для тех же ЛГБТ, для левых, для всех. Чтобы люди имели возможность высказываться.

PS. “Мало одного Иловайска? Значит, мало” – подумала Россия.