Я не раз писал о том, что сейчас есть две достаочно одобряемые глобализмом тенденции, помимо оголтелой либерастии. Такой своеобразный «второй эшелон защиты» западного мира:

— можно быть «правым» и выступать за национальные преференции и против тех же мигрантов, но при этом — быть всенепременно за капитализм и «свободный рынок»;
— можно быть «левым» и выступать за социальную справедливость, но при этом устверждать, что «справедливость» — это про права разного рода меньшинств (от мигрантов до тридварасов), и надо всенепременно отстаивать их привилегии.

А вот чтобы быть одновременно за национальное и социальное — низзя ни в коем случае! Глобализьм не одобряет.

Это уже понимают и учёные. Наблюдая за господствующей политической атмосферой в США, профессор психологии из Гарвардского университета Стивен Пинкер заметил: «При всех своих разногласиях, левые и правые соглашаются в одном: мир становится всё хуже». Пинкер – не единственный, кто заметил повсеместный пессимизм в западном мире.

Корни терминов «левые» и «правые» уходят в историю Французской революции и связаны с концепцией исторического прогресса. «Левыми» были прогрессивные и революционные силы, которые стремились двигаться вперёд, а «правые» были реакционными и консервативными силами, которые хотели сохранить или восстановить власть аристократии.

Однако начиная с 1960-х оба крыла западной политики приобрели совершенно другой характер.

Левые радикалы 1960-х тяготели к индивидуализму и культурному гедонизму. Они заменили марксистскую цель построения рационально спланированного социалистического общества на лозунг «делай, что хочешь». После Холодной войны левые продолжили скатываться по этой линии до полного абсурда. В отсутствии марксизма, финансируемые правящей олигархией НПО и фонды создали атмосферу, в которой левые превратились в беспомощных нытиков. Постмодернистские левые видят отсутствие в мире справедливости и культивируют своего рода групповую терапию. Разговоры о «классовой борьбе», «революции» и «диктатуре пролетариата», которые раньше определяли действия левых, заменились разговорами о расовых и сексуальных проблемах. Личная независимость и сексуальная свобода стали главными целями левых, а экономика перестала быть важной. Левые активисты учатся «самосовершенствоваться» и стыдиться своих привилегий.

Правое крыло западной политики тоже сильно изменилось во второй половине XX-го века. Маккартизм и Холодная война сделали «социализм» и «коммунизм» главной мишенью правой политики. Хотя раньше правые позиционировали себя защитниками власти, семьи, традиций и социальных обязательств, с подъёмом неолиберализма они сильно изменились. Айн Рэнд и Милтон Фридман создали новую идеологию. Флаги, кресты и символы старых консерваторов уступили место мамоне. Для большинства правых XXI века консерватизм стал означать только веру в свободный рынок. То есть нынешние «правые» защищают систему, в которой бедные оказались на обочине жизни. В современной консервативной политике понятия взаимопомощи и общинности заменились на «добродетели эгоизма» и святость прибыли.

Политический спектр в США и Западной Европе полностью поглощён идеологией либерализма, ставящей на первое место индивидуума, и разрушающей все коллективистские понятия. Естественно, для них призыв к социальному прогрессу и к движению в будущее – это угроза. Развитие истории для них – протестное объединение населения. Желание людей построить лучший мир – угроза «свободе».

Совет по международным отношениям США и New York Times стали главными «борцами с популизмом». Для западных правых «популизм» — дикая толпа нищих, которая хочет перераспределить тяжело заработанное богатство. Для западных левых «популизм» — толпа невежественных расистов, сексистов и гомофобов, которые разрушают просвещённый, мультикультурный, гендерно равноправный и политически правильный социальный порядок.

Пока популизм является главным врагом, социальный прогресс невозможен. Вместо того, чтобы разрабатывать движение вперёд, западные политики распространяют кошмары, обещая апокалипсис, если победят их противники.