Вдруг пришла в голову смешная мысль, что на деле с книгоиздатом всё плохо, потому что господа маркетологи не умеют продавать остатки, как это делали в старину. Недавнюю старину, которую я прекрасно помню. У меня бы спросили, как это делается.

Я помню, в “раньшешние времена” также существовали опусы, изданные во имя чего-то, далёкого от читательского интереса. Идеология… тот же премиальный процесс… необходимость поддержать маститого писателя, впавшего в маразм… ну или поддержать племянника какого-нибудь Самого. Опусы издавались — и втюхивались в обязательном порядке по библиотекам. А остальной тираж продавался в нагрузку к тем книгам, которые население желало купить.

Не было выбора у библиофила: хочешь получить очередную “Анжелику” — покупай с ней идеологически верную вампуку в твердом переплете. Или макулатуру сдавай. А в макулатуру нередко та самая вампука и шла, накопленная за годы приобретения “нагрузок”.

Одним словом, нынешняя система с проблемой распродать тираж УЖЕ существовала — но в условиях плановой экономики кое-как работала. Условия давно изменились. А подход тех, кто пытается гнуть свою линию — вот он ни разу не изменился. Только теперь продажники пытаются не впаривать свой литпродукт принудительно, а продавать оный. С помощью отзывов, прости Господи, “Так по-русски ещё не писали, эта книга взорвет ваш мозг, но вас не отпустит”.

Я уже тогда, в начале 80-х, в свои осьмнадцать лет работала в газете “Московский книжник” (специализированной, от книготорга, посвященной, соответственно, проблемам книжной торговли и книгоиздата, а не, как казалось из-за названия, чему-то вроде алхимического Великого делания) — уже тогда в ней писали о проблемах продажи никому нахрен не нужных опусов нашего главного Самого и его соратников, идеологически верных ленинцев, представителей братских народов и прочих вампук с золотым тиснением.

Этот неликвид в шикарных обложках деликатно именовали “остатками”, хотя на деле то был безнадежный, бессрочный висяк. Сейчас такое через определенное время хранения идет в возврат (и возврат — та самая цифра, которую никто и никогда не печатает в статистике тиражей и продаж… а ведь она и есть истинный показатель востребованности автора, поскольку НАПЕЧАТАТЬ можно сколько угодно, ну а продать 10-20% от напечатанного, как оно обычно и бывает). Но тогда висяк продавали в нагрузку — все равно книги были не самым дорогим товаром, можно было, найдя в книжном нечто хорошее, потратить рубль-другой на песни акына Х#р-зады, живописующие дружбу СССР и Кзыл-орды. Я сама так книги Лескова, Писемского и Ремизова где-то в Турткуле и Ургенче покупала — с х#р-задами, которыми мы, вернувшись к раскопу, по вечерам костерок топили.

А сейчас они пытаются эту растопку для костра продавать отдельно и за хорошие деньги. Гении, ядрена вошь.

Помнится мне прозрение, однажды выданное Жучкой: “В литературе началось свертывание 30-летней постсоветской парадигмы, причем стремительное”. Чего началось, свертывание? Она опять стирального порошка нажралась, плохая собака? У нее снова глюки?

Ничего нигде не свертывается. Но приобретает странные, извращенные формы, когда к одной без того сложной, практически нерешаемой задаче добавляется вторая, еще более нерешаемая. Не просто продать негодный, никому не интересный товар — а продать его за хорошие деньги и большое спасибо. Да не за страх сказанное, в порядке подхалимажа перед Самим, а за совесть, с любовью вот к этому барахлу.

Как такого добиться? Какие изменения требуется произвесть с мозгом читателя, чтобы личность так перекосило? Это поистине грандиозная задача, достойная основоположников идиократии. О последствиях такого антиутопическое кино снимают и романы пишут, изображая глубокое форматирование человеческого сознания и даже подсознания. А в повседневности эдаких достижений требуют от простых клерков с их скромным образованием и клиповым мышлением, от недоучек, чей арсенал — несколько длинных слов и затверженных оборотов, в которых смысла не больше, чем в брехе надворного советника, вливающегося в общий собачий хор.

Если автор будет так любезен и предоставит мне право на перепост, я приведу потом рассказ целиком. А пока — подходящий фрагмент из рассказа А. Винокурова.

“Таня посмотрела на него изумленно, искренне не могла понять, что надо старому хрычу, чего он докопался? Или думает, если он профессор, так он уже и не харви вайнштейн никакой?! Что ему и харрасмента не предъявить, особенно при закрытых дверях?

— Позвольте-ка…

Он быстро, не по-стариковски ловко изъял айфон у нее из рук, стал вглядываться, морщить нос, жевать губами.

— Не читайте, это наброски! — она пыталась вызволить айфон, но Юнкер не дал: вцепился, держал крепче черта, ревматические пальцы превратились в крючки.

— Ну-ка, ну-ка, что тут у нас? — бормотал он, щурясь. — Ага-ага, вижу… Декларация транспарентной телесности… ну, куда же без этого… флуктуация хэппенингов… вторично несколько, не находите?

— Отдайте! — от обиды на глаза у нее навернулись слезы.

— Секундочку, секундочку… — он пролистнул пальцем. — Вот этот пассаж, ей-богу, замечателен, вы просто превзошли самое себя. «Предификация творческого инстолмента в кросскультурную синтагму не только самим создателем текста, но и его интерпретаторами ведет к избыванию оппозиций. Вагитус прагматики резонирует тут с индивидуальной травмой, а натиформы симультанно влекут и отвращают носителей тестикулярного начала и мизогинируют их до последней прямоты. Вообще же негативный подход к современной поэзии объясняется сноллигостерностью традиционных ислледователей. По сути, их аргументация — лишь колливублы статуарности, но это превращает рецензируемого поэта в выходца отовсюду…»

Он читал ее нежный, ее трепетный текст так ужасно, таким мерзким, карикатурным голосом, что она не выдержала и заплакала. Слезы лились у Тани из глаз, на носу повисла теплая капля. Он посмотрел на нее с удивлением.

— Это личное, за что вы так со мной! — горько рыдала она. — Что я такого сделала? Вот что значит быть литературным критиком — все тебя преследуют!”

Ах, бедные. Никто не верит в осмысленность и действенность их бредней, а тем более бредней нежных и трепетных. Вот и приходится постоянно плакать и упрекать разных “мизогинов”, которые не испытывают ни уважения, ни интереса к сто раз ими виденными попытками барахольщиков сплавить остатки и останки чёзах#ри и шопопопалы…