Раз уж зашёл разговор об истории и её трактовках, то позвольте и мне, старому коту, вставить свою, нет-нет, не денег кружку, а всего лишь скромную полушку.

Наткнулся я тут сегодня на любопытную книжечку, опубликованную в 2017 году в московском издательстве «Юрайт». Называется она «Теория и методология истории: Учебник и практикум для академического бакалавриата». А вышла она под редакцией Александра Ильича Филюшкина (род. 1 ноября 1970, Воронеж) — доктора исторических наук, профессора, заведующего кафедрой истории славянских и балканских стран Института истории Санкт-Петербургского государственного университета. Очень занимательная книга (ссылку на электронный вариант найдёте в источнике). Особенно меня заинтересовал параграф 3.9 именуемый «Законы истории». Дай, думаю загляну и просвещусь на старости лет, а то мой хозяин всё время мне говорит, что никаких законов у истории нет, и что максимум на что она может претендовать, так это на более или менее достоверное описание произошедших событий. Ну, с одной стороны, ему вроде как виднее, поелику он у меня и редактор-составитель «Златоустовской энциклопедии (ЗЭ)», и целой книжной серии «Библиотека ЗЭ» из 26 изданий, и лауреат уральской краеведческой премии. А с другой-то стороны, он же, хозяин мой, простой инженер-железнодорожник, а не дипломированный историк. Ну так вот, заглянул я и узрел вот такой текст:

Под научным законом понимается необходимое, существенное, повторяющееся отношение между явлениями, которое объясняет их причины и следствия.
Применительно к истории это означает, что существует устойчивая и регулярно проявляющаяся связь:
П1 + П2 + П3 + … = С1
где П1, П2, П3 — причины, а С — следствие.
Законы востребованы для объяснения событий прошлого и прогнозирования будущего, предсказания путей развития истории человечества. Кроме этого, законы активно привлекаются учеными-историками для заполнения лакун в источниках.
Если источники не содержат каких-либо объяснений и данных, то их можно вывести, восполнить за счет гипотетических моделей, описывающих аналогичные протекающие одинаково, исторические процессы. Эти процессы и модели можно определить, как исторические закономерности.
С момента возникновения истории как отрасли человеческого знания историки пытались вывести исторические законы. Некоторые античные историки таким законом считали фатум — каждого исторического героя ждала его неизбежная судьба. Применительно к законам развития общества они высказали идею о его циклическом развитии — круговороте форм организации жизни людей. Когда общество полностью проходит цикл превращений, круг начинается заново. В Древней Греции родилась идея, что особенности исторического пути людей и народов — проекция природных свойств человеческой натуры. тем не менее решающего шага к отождествлению законов развития природы и законов развития общества в античной историографии сделано не было.
В Средневековье при объяснении исторического процесса господствовал провиденциализм. В провиденциалистских исторических концепциях роль законов играли представления о божественном провидении, Божьем покровительстве или каре и т.д. При этом по отношению к человеческой истории господствовал креационизм: все люди сотворены Богом — следовательно, все их дела, их жизнь, их история — вторичны, несущественны по сравнению с божественным существованием. Отсюда собственно исторических законов нет — есть проявления божественного в человеческой истории.
Со второй половины XVIII века, с развития философии Просвещения, возникают трактовки истории как рационального знания. Просветители пытались сблизить законы природы и законы развития общества, выводили общественные законы по аналогии с естественными. Историки также пытались объяснить закономерности происходящих событий с помощью так называемого здравого смысла (как правило, являющегося проекцией личного опыта и мировоззрения автора), логики, морально-нравственных норм своей эпохи и т.д.
Просветители пытались судить историю с позиций разума, в дихотомии «разумное — неразумное». Исторический процесс трактовался ими как общественный прогресс, заключавшийся в движении от хаоса и неразумности к разумности, к рациональному устройству общества. Соответственно, именно в рациональных началах искали исторические закономерности. Никаких универсальных законов истории просветителям вывести не удалось, хотя несколько концепций ими было предложено.
Немецкие философы Нового времени (в частности, Гегель) предложили трактовку истории как субстанции: «по определению субстанция есть нечто самодостаточное, то есть не нуждающееся для своего существования ни в чём ином, ничем не обусловленное и ни с чем не взаимодействующее, само себя определяющее, а также самотождественное, неизменное». [Гегель Г. Лекции по философии истории: пер. с нем. СПб: Наука, 1993. Кн. 1. С. 9]. Субстанция — всеобщее основание всего сущего и предельная философская категория. Это был серьезный переворот в сознании: до этого история трактовалась как нечто временное, преходящее, непрестанно изменяемое, текущее. А теперь в ней выделялась вечная, непреходящая сущность, одинаково определяющая человеческое бытие во все исторические эпохи. У такой субстанции непременно должны быть объективные, сущностные, универсальные законы.
Гегельянский поворот в трактовке истории сыграл важную роль: начались поиски этой сущности, субстанции истории, из которой и выводились её законы. Сама гегелевская трактовка истории, как проявления Абсолютного духа, развития не получила. С распространением социологического подхода к изучению истории законы стали искать в социально-экономической сфере. Здесь сравнительно легко выявить повторяющиеся, однотипные события и процессы, которые совершенно точно оказывают существенное воздействие на ход исторического процесса (например, связь кризисных явлений в экономике с социальными волнениями, политическими потрясениями и т.д.). Можно классифицировать, типологизировать события и процессы, а отсюда уже вытекает возможность установить закономерности протекания этих процессов.
Наивысшего развития этот подход достиг в материалистической трактовке истории. С её развитием в XIX—XX вв. понятие законов стало одним из центральных.
«Первой основной задачей материализма, поднявшегося над уровнем примитивных натуралистических концепций, является выявление собственных законов истории. Ясно, что материализм обязывает искать их не в сознании общества (или индивида), но теперь уже и не в природе. В обществе надо было выявить и найти сферу отношений, которая формируется людьми, но не зависит от их воли и сознания, специфические качества которой не только не определяются сознанием, но сами определяют его, ибо только на базе объективной реальности возможно существование объективных и в то же время специфических. Выявление такой реальности есть логическая предпосылка познания объективных законов истории» [Келле В. Ж., Ковальзон М. Я. Теория и история: проблемы теории исторического процесса. М.: Политиздат, 1981. С. 63—64].
Признание существования объективных законов — главный принцип исторического материализма из-за его прогностического характера: целью и смыслом мировой истории объявлялась последовательная смена социально-экономических формаций и, соответственно, неизбежность наступления социализма и коммунистической формации. Эту теорию, возведенную в ранг закона исторического развития человечества, требовалось доказать, для чего и была выбрана область производственных отношений, которые существуют объективно, независимо от воли людей.
Как писал В. И. Ленин: «Из того, что вы живете и хозяйничаете, рожаете детей и производите продукты, обмениваете их, складывается объективно необходимая цепь событий, цепь развития, независимая от вашего общественного сознания, не охватываемая им полностью никогда». [Ленин В. И. Полное собрание сочинений. М.: Политиздат, 1968. Т. 18. С. 345.]. То есть, по В. Ж. Келле, М. Я. Ковальзону, «…люди, не осознавая этого, одновременно производят и воспроизводят общественные отношения как социальную форму их материального жизненного процесса». Это «…позволило перейти от материальности природы к материальности социальной, послужило своеобразным теоретическим мостиком для перехода от деятельности людей (люди делают историю) к интерпретации исторического процесса как объективного материального, закономерного». [Келле В. Ж., Ковальзон М. Я. Указ. соч. С. 67.].
В историческом процессе, согласно этой концепции, законы проявляются как исторические тенденции, которые объективны и не зависят от сознания людей, но обусловливают их поведение.
Недостатков у этого подхода три. Во-первых, очевидно, что исторический материализм недооценивает сознание людей, их волю как двигатель исторического процесса, саму человеческую индивидуальность. В вульгарном варианте воля людей понимается как простая проекция социальных процессов.
Как писал К. Маркс: «Ясно… что Средние века не могли жить католицизмом, а Античный мир — политикой. Наоборот, тот способ, каким в эти эпохи добывались средства к жизни, объясняет, почему в одном случае главную роль играла политика, в другом — католицизм… Ещё Дон-Кихот должен был жестоко поплатиться за свою ошибку, когда вообразил, что странствующее рыцарство одинаково совместимо со всеми экономическими формами общества». [Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения: пер. с нем. М.: Политиздат, 1960. Т. 23. С. 92.].
Сегодня очевидно, что проблемы Дон-Кихота были вызваны отнюдь не тем, что он был пережитком феодализма и не вписался в нарождающиеся в Испании буржуазные отношения. Исторический процесс невозможно свести к таким схемам.
Во-вторых, материалисты здесь попали в ловушку, которая неизбежна для любых прогностических законов: если действие закона непреодолимо и венцом исторического развития будет наступление коммунизма, то зачем тогда за него бороться, призывать к революции и т.д.? В ответ на эти упреки материалисты говорили, что «люди сами делают свою историю, но делают её не по произволу, а в соответствии с объективными условиями и социальными законами». [Келле В. Ж., Ковальзон М. Я. Указ. соч. С. 130]. Но, если реализация закона зависит от поведения людей, в чем тогда его объективность и неизбежность? Тогда это не закон.
В-третьих, установленные историческим материализмом законы не выдержали испытания историей. Прогнозы не сбылись, коммунизм оказался вовсе не неизбежен, то есть данные законы не работают и, собственно, законами не являются. Значит, неверна вся теория.
С появлением цивилизационного подхода стали говорить о цивилизационных законах. Само по себе развитие и взаимодействие цивилизаций предполагает движение по определенной схеме, подчиняющейся закономерностям. Конечно, характерные черты культурно-цивилизационных образований определяют их облик, принципы развития и способы взаимодействия с другими культурами и цивилизациями. Но можно ли эти особенности назвать законами? Они тоже весьма многообразны и вариативны. К тому же цивилизационный подход не универсален, это только один из возможных вариантов объяснения сущности исторического процесса. Перед нами гипотеза, и поэтому предложенные в ней закономерности причинно-следственных связей не могут быть признаны объективными историческими законами.
В XIX–XX веках было предпринято еще несколько попыток прямо связать биологические и исторические законы. Сторонники теории социодарвинизма развили высказанные Томасом Мальтусом (1766–1834) еще в 1798 г. идеи, что фактором, определяющим развитие человечества, будет перенаселение. Из-за неумеренного размножения обязательно случится «мальтузианская ловушка» — нехватка продовольствия для всего человечества. Поэтому люди будут вести борьбу за существование так же, как животные, и также произойдет естественный отбор и выживет сильнейший, но словам Герберта Спенсера (1820–1903): «Это ни более, ни менее как христианское выражение того мирового закона природы, при действии которого только жизнь и могла подняться на её настоящую высоту, — закона, на основании которого тот, кто не обладает достаточной энергией, чтобы найти себе средства к жизни, обречён на смерть». [Спенсер Г. Личность и государство: пер. с англ. Челябинск: Социум, 2006. С. 31—32].
Из социодарвинизма развились некоторые расистские исторические теории, которые объясняли закономерности истории человечества через биологические законы. Здесь можно сказать и о биологических теориях этноса (например, об уже упоминавшейся теории пассионарности Гумилёва). Но в целом попытки вывести исторические законы из естественных нельзя признать удачными: они тоже остались только гипотезами, так и не став универсальными законами.
Проблема, общая для всех гипотез и попыток выявить универсальные исторические законы, — в плюрализме исторической науки, многообразии исторического знания. Практически не существует закономерностей, которые всё научное сообщество согласно считать правильными, реально существующими. Согласие достигнуто только в отношении самых общих положений. Гораздо больше закономерностей, которые признаются представителями одной научной концепции и отрицаются сторонниками другой. Конечно, такие «законы» трактуются субъективно и, собственно, законами не являются. Они не универсальны.
Причина такого положения очевидна: принципиальная слабость доказательств теоретических построений в области истории. Критерий истинности любого закона — практика, подтверждение работоспособности заложенной в нем причинно-следственной схемы эмпирическим материалом, опытом. Однако в истории опыт, эксперимент в большинстве случаев невозможен, поэтому доказать истинность исторического закона сложно.
Опыт в истории можно было бы заменить массой фактических доказательств, большим объемом собранного материала источников в пользу действенности предлагаемого закона. Но никогда нет уверенности, что собран весь возможный эмпирический материал, а собранный — часто противоречив. Большинство исторических законов, сформулированных учёными, не выдержали именно проверки эмпирическим материалом, оказались опровергнутыми.
Поэтому, например, немецкий философ Гемпель предлагает говорить о «законах, имеющих вероятностно-статистическую форму», которые вытекают из регулярности повторения одних и тех же причинно-следственных связей [Гемпель К. Мотивы и 4охватывающие законы4 в историческом объяснении: пер. с нем. // Философия и методология истории: сб. ст. / под ред. И. С. Кома. М.: Прогресс. 1977. С. 73]. Статистически они весьма вероятны, но в то же время не универсальны: история внезапно может пойти и по-другому, по непроторенному пути.
«Невозможно объяснить индивидуальное событие в смысле учета всех характеристик с помощью универсалистских гипотез, хотя объяснение того, что произошло в определенном месте и в определенный момент времени, может постепенно становиться все более точным и полным». [Гемпель К. Логика объяснения: пер. с нем. М.: Дом интеллектуальной книги, 1998. С. 18.].
По поводу вероятностных законов в истории очень точно высказался советский историк М. А. Барг. Он писал, что социологические законы действуют в рамках дилеммы «возможно — невозможно», а палитра действия исторических законов иная: «вероятно — маловероятно — невероятно». [Барг М. А. Категории и методы исторической науки. М.: Наука, 1981]. Примерно об этом говорил и Ковальченко: «Историческая необходимость может реализовываться как вероятностный процесс, как неизбежность и как случайность». [Цит. по: Лаптева А. П. Теория и методология истории. С. 166—168]. Заметим лишь, что, если мы исходим из такого утверждения, перед нами не закон, а лишь вероятностная теория.
Проблема также в том, что историческое событие каждое по-своему уникально и неповторимо, и его причины и следствия далеко не всегда очевидны и устанавливаемы с достоверной точностью. Даже если события внешне похожи и относятся к одинаковым историческим процессам, на каждое оказывает влияние масса факторов — от внешних и объективных до внутренних и субъективных. Любой закон выводится из повторяемости типичных случаев, работает для одинаковых, стандартных ситуаций. Но стандартность и повторяемость для большинства исторических событий совсем не очевидна.
Главным непредсказуемым фактором в каждом историческом событии оказывается сам человек. Поведение исторических персонажей совсем не обязательно подчиняется неким законам. Из-за этих субъективных, личностных факторов формула П1 + П2 + П3 + … = С применительно к истории работает нестабильно, и при наличии П1 П2 П3 и т.д. вовсе не обязательно получится С.
Все попытки учёных создать научно достоверную, доказанную и признанную всеми концепцию причинно-следственных связей в истории до сих пор приводили только к созданию рабочих гипотез — с разной степенью универсальности, доказанности и убедительности — но всё равно только гипотез.
На современном уровне развития исторической науки нельзя говорить о выявлении универсальных, общепризнанных и работающих законов в истории, кроме самых общих положений. Однако вся история исторической науки — попытка выведения таких законов, стремление выявить устойчивые, сущностные, необходимые, повторяющиеся причинно-следственные связи в историческом процессе. Возможно, в будущем это удастся сделать.
—-

Ну так и что же мы имеем в сухом остатке? А то и имеем, что никаких законов на сегодняшний день у истории не выявлено. Нет их на сегодняшний день и всё тут. Тогда возникает справедливый вопрос — а является ли оная история наукой? Без законов-то? Вон в физике, химии, математике, объективных закономерностей овер до фига, и все знают, что, к примеру, камень как падал вчера по закону всемирного тяготения, так и завтра будет по оному падать, хоть ты тресни. В общем, как не крути, а физики-математики купно с химиками вполне себе учёные. А историки кто? Вопрос открытый.

Ну, это ладно. А вот посмотрите какие чудные картины рисуются в параграфе 1.5 «Вопрос об альтернативности исторического процесса. Проблема моделирования истории»:

Существует расхожее выражение: «История не знает сослагательного наклонения». То есть рассуждать на исторические темы: «Что было бы, если…» — бессмысленно. Прошлое уже свершилось. Изменить его нельзя.
Однако в этом утверждении есть противоречие. История не предопределена — огромную роль в ней играет фактор случайности. Исторического фатума, неотвратимого рока не существует. Как говорил М. Я. Гефтер, история — это «…движение Выбора, пересоздающего и самое себя». [Гефтер М. Я. Из тех и этих лет. М.: Прогресс, 1991. С. 17.]. Огромную роль в выборе пути стран, народов, в ходе войн и революций играет личность. Таким образом, альтернативы в принципе возможны. Поэтому важно понять, почему из нескольких альтернатив исторического пути была реализована именно та, которая свершилась и стала прошлым.
Вопрос об альтернативности в истории — это вопрос о факторах, влияющих на выбор направления исторического развития, и о причинах этого выбора.
К поиску альтернатив люди обычно обращаются в кризисные, переломные эпохи, когда они сомневаются в правильности выбранного исторического пути и пытаются понять, можно ли было изменить судьбу. Как писан М. Блок, всякий раз, когда «наши сложившиеся общества, переживая беспрерывный кризис роста, начинают сомневаться в себе, они спрашивают себя, правы ли они были, вопрошая прошлое, и правильно ли они его вопрошали». [Блок М. Апология истории … С. 7.]. Как правило, цель такого поиска альтернатив (явных или скрытых) — выработка историками рекомендаций для современных политиков, обоснование той или иной политической точки зрения на прошлое страны (например, была ли альтернатива Октябрьской революции в России 1917 г., перестройке в СССР в 1980-е гг. и т.д.).
Из этого запроса на альтернативы вытекает проблема исторических прогнозов, проблема соотношения истории и футурологии (науки о будущем).
«В современной прогностике (теории исследований будущего, или, проще говоря, прогнозировании) помимо собственно предвидения явлений и процессов будущего различаются еще три разновидности предвидения (квазипредвидения):
— превентивное — прогнозный подход к неизвестным или недостаточно известным явлениям и процессам настоящего так, как если бы они относились к будущему;
— реконструктивное — прогнозный подход к неизвестным или недостаточно известным явлениям и процессам прошлого так, как если бы они относились к будущему. Пример — прогнозы возможного состояния событий или памятников древности по некоторым исходным данным, сохранившимся до настоящего времени;
— реверсивное — прогнозы возможного состояния событий, процессов прошлого при логическом продолжении известной тенденции от настоящего к прошлому или от менее к более отдалённому прошлому». [Бестужев-Лада И. В. Ретроальтернативистика в философии истории // Вопросы философии. 1997. № 8. С. 112-113.].
Исторической науке в обществе всегда предъявлялся запрос на прогнозы о будущем. При этом будущее виделось как набор альтернатив, и ученые должны были объяснить, чем предопределен выбор той или иной. Поскольку спорить о выборе и причинах этого выбора можно до бесконечности, ученые обращались к опыту прошлого, поскольку там легче, нагляднее объяснить причину выбора, победы того или иного альтернативного пути. Другое дело, что большинство таких прогнозов (опирающихся на исторические ретроспекции) носят журналистский, публицистический, а не научный характер. Они не сбываются — или сбываются только самые очевидные.
Однако это не означает, что научные прогнозы, моделирование в истории невозможно.
—

Ай, как замечательно-то! С одной стороны, история сослагательного наклонения не знает, с другой — поскольку огромную роль в истории играет личность, то альтернативы в принципе возможны. Это как? Не, писателю-фантасту порассуждать об альтернативной истории это то, что доктор прописал. А историку? Вопрос опять же открытый!
Далее. Законов истории у нас не выявлено, но модели мы будем строить, и прогнозировать тоже будем. На основании чего? А на основании очучений и классического «Лично мне так ка-а-жится!» И политикам тоже советовать будем: «Лично мне так ка-а-жится!»
А вот скажите на милость, чем «историки» и прочие «футурологи» отличаются от старой цыганки, у которой:
Карты старые лягут, как веер
На платок с бахромой по краям,
И цыганка сама вдруг поверит
Благородным своим королям.