Село Шойна было основано в 1933 году неподалеку от устья одноименной реки, впадающей в Белое море. Через 20 лет здесь был процветающий колхоз с населением более 1500 человек. В советские времена в Шойне базировался внушительный рыболовецкий флот. Но варварский вылов рыбы тяжелыми тралами полностью уничтожил придонную растительность. В результате на Шойну стали наступать песчаные дюны, намываемые Белым морем.

Сегодня пески медленно, но верно погребают поселок. Теперь намываемый морем песок превращается в высокие дюны, которые потом разрушаются под действием ветра, засыпая постройки.

Вот до чего Путин Россию довел! Ах нет, песок полез на дома еще в 50-е годы — когда колхозники вовсю радовались уловам. Но ведь этого же не может быть — СССР не мог так быстро разрушить экологию Белого моря. Или мог? Смог, сэр, смог ™.

Первыми занесло три стоявших на побережье дома смотрителей маяка. Посреди пришедшей с моря дюны долго еще виднелась покосившаяся труба. Потом песчаная гора слизнула воинскую часть, свиноферму, пекарню, дом Ардеевых, старые хранилища рыбы, баню, рассыпалась по дровяным сараям, проглотила два озера — и пошла на жилые дома.

Последний год в старый дом метеоролог Наташа Широких заходила через чердак: вырезала в крыше люк, поставила стремянку. Получилось удобно: вылез из люка сразу на землю — и пошел. «Самое плохое — мама парализованная была, как ее через чердак вынесешь? Лежит, окна заколочены, словно в могиле. И врач к нам ходить отказывался: что я вам, говорит, Карлсон?»

Перебираться в другой дом решили, когда у соседей Ермолиных в одну ночь занесло гараж и дровяной сарай. Дрова-то ладно, а когда в гараж лезли, непонятно было: то ли мотоцикл спасут, то ли самих задавит. «Мы едва последние вещи из дома вынесли. Ветер подул — и даже крыша под песком скрылась, — говорит Наташа. — Словно нас ждало».

Слева — новая баня, стоит на крыше занесенного дома. Впереди — казарма воинской части. Ее занесло, когда Наташа еще в школе училась: «Мы эту часть «берегом» называли. Ее потом в тундру перенесли, но все по привычке так и говорят: у военных, на берегу». Дальше начинаются двухэтажные жилые дома: «Их уже ветром обдуло, а прошлый год до второго этажа под песком были».

По словам Наташи, особенно быстро дома стало заносить в 80-е, «когда вся эта перестройка началась».

Сейчас в Шойне есть детский сад, школа, интернат для детей из окрестных сел, фельдшерский пункт, два магазина (просто «Магазин» и «Элегия»), Дом культуры с дискотеками по субботам и библиотека с собраниями сочинений Дарьи Донцовой и Льва Толстого. Безработицы в поселке практически нет, и, если не пить, место слесаря или кочегара можно найти всегда. Впрочем, если не пить, жить в Шойне можно вообще без денег. Коммунальных платежей нет, уголь для кочегарок собирают на берегу, где разгружаются баржи с углем для воинской части.

Раньше деньги вообще падали с неба: вокруг поселка приземлялись ступени от запускаемых на космодроме Плесецк ракет. Ступени собирали, из оболочки делали сани-волокуши, остальное сдавали в цветмет. Но в последние годы ракеты пропали. Приходится собирать ягоду.

Сентябрь для Шойны месяц хороший. Еще светло днем, не лег снег и не начались ветра. Деньги закончились в отпусках, и никто не уходит в запой. Уже отошла морошка (в этом году в магазинах ее принимали по 380 рублей за кило), но покраснела брусника, в тундре полно черники и грибов. Когда рыбаки встряхивают сети, камбалы сыпятся на песок, как листья в осеннем парке. Гуси отъелись за лето, и холодильники в каждом доме забиты дичью.

С севера вдоль поселка проходит река Шойна. Сейчас вдоль берега свалены полусгнившие остовы бывшего рыболовецкого флота, а раньше на этом месте стояла целая улица. В шторма ее постоянно заливало («Выйдешь с танцев — а крыльцо клуба уже в воде»), а в одну ноябрьскую ночь смыло штормом: и консервный завод, и клуб, и жилые дома.

С утра трактор откапывает от песка фельдшерско-акушерский пункт (ФАП), занесенный по середину оконных рам. Посмотреть на работу приходят три мужика и две собаки, рассаживаются у сарая. Воет холодный ветер, ревет трактор, рассыпаются горы серого песка. Жизнь идет.

Раз в неделю, по средам, Ефимыч надевает летный костюм с медалями и идет встречать Ан-2 из Архангельска и Нарьян-Мара — единственную связь поселка с Большой землей. Белые Ан-2 по очереди плюхаются в грязь, подпрыгивают и несутся, взметая песок. Поселковые псы с лаем бросаются вслед, но быстро отстают и обиженно гавкают позади. В прошлом году одна тоже повадилась самолеты гонять, ворчат старики, так винтом голову и снесло.

Днем Ефимыч выбегает из аэропорта прямо без пиджака. «Шереметьево», ну просто «Шереметьево!» — притворно возмущается он и бежит встречать вертолет. К 1 сентября вертушка привезла в шойнинский интернат 30 детей из окрестных сел. В поселке волнение, в школе — ажиотаж. Главный вопрос: как сделать так, чтобы дети приехали трезвые, а если не трезвые, то чтобы до интерната дошли на своих двоих.

— А кто у них пьяный? — удивляюсь я.
— Да кто у них не пьяный?! — удивляется молодежь.

Дом Лены Копыриной — крайний от маяка. Раньше позади был еще десяток домиков, но их давно засыпало, а Ленин вроде стоит. Летом песок заметает дом по пояс, зимой из-под песка и снега торчит только труба. «Мы как-то проснулись — а крыша ходуном ходит, — вспоминает Лена. — Оказалось, снегоход проехал, не заметил, что здесь дом». Отрываться Лена не собирается: не на что, да и незачем, все равно дом прямо под сопками.