Притча, так сказать. Представьте себе, что в одной комнате есть мясо, много отличного мяса – но нет огня. А в другой комнате – есть огонь, но нет мяса.

Огонь это полезная штука – но ни у кого ещё не получалось кушать собственно огонь. А мясо, казалось бы, можно кушать и сырым – но современный человек от сырого мяса страдает рвотой, отравлением, и может даже умереть. Так что мясу нужен огонь. А огню, конечно, мясо. Сытость рождается только из их сочетания.

Теперь третий элемент притчи: допустим, некто владеет дверью между комнатой с мясом и комнатой с огнём. Он берёт мзду за проход. Нетрудно догадаться, что в конечном итоге ему будет принадлежать почти весь огонь и почти всё мясо…

Что поймал, гениально уловил «Доллар, его величество»? Эпоху разделения труда. Именно благодаря разделению труда доллар как «мировая валюта» превратился в гегемона-вымогателя.

В старого типа натуральном хозяйстве (такое было ещё у мужиков столыпинской реформы, т.е. в начале ХХ века!) из внешнего мира в хозяйства приходило скорее зло, чем благо: разорители, грабители, сборщики налогов, обкладывавшие мужика поборами. Хорошего и полезного мужик из внешнего мира видел мало: почти всё производил сам, у себя в собственном хозяйстве. Такому мужику чем меньше связей с внешним миром – тем лучше.

Диктатура доллара-вымогателя была невозможна в мире натуральных хозяйств-доменов. Потому что ничего рокового в прерывании связей с внешним миром для натурального производителя нет. Ну там соль, сахар, спички — да и без тех можно обойтись кое-как. Производитель сам мясо выращивает, сам огонь зажигает, на нем мясо жарит, сам ест. Какой доллар? Зачем он нужен?

Но такое хозяйство – очень низкопродуктивно. И в погоне за ростом производительности хозяйства человечество стремительно сформировало сложную и многоуровневую систему разделения труда.

Производительность-то выросла многократно, но взамен диалектика жизни (все достоинства системы – есть продолжения каких-то недостатков) отняла у труда самодостаточность. Труд более не производит хлеба насущного. В отрыве от своих смежников современный труд – не более разумен, чем толчение воды в ступе. Если нет конечной сборки продукта, то производимый нами полуфабрикат – совершенно бесполезен сам по себе.

А что это такое – «труд, потерявший самоценность»? Это зависимость оплаты труда от внешней, посторонней оценки его полезности.

Поясню на простом примере. Если я выращиваю помидоры для себя, на своём участке, и сам же их ем, то количество помидоров и есть оценка моего труда. Мой труд на себя имеет объективную оценку в виде количества съеденного и солений на зиму.

Но если я выращиваю помидоры на продажу – то их количество и даже качество в общем случае не важно, оно само по себе не коррелирует с оценкой полезности этих помидоров для покупателя. Оценка зависит от соотношения количества предлагаемого на продажу (предложения) к количеству, которое желают купить (платежеспособного спроса).

Давно уже было показано, что это соотношение в общем случае не эластично. То есть снижение цены вдвое не означает, что купят вдвое больше товара. С одной стороны, больше чем надо для сытости — ты помидоров не съешь. С другой же стороны, если жрать нечего и ты голоден — ты будешь готов переплачивать и вдвое и втрое даже за самый низкокачественный помидор.

Чем менее эластичен спрос — тем большее колебание оценки (цены) наблюдается даже при небольшом изменении объема предложения или спроса.

При этом заметьте — при недостатке спроса товар могут не купить при любом сколь угодно сильном падении цены, даже за сущие копейки.

А это мы рассматривали в примере помидор — то есть готовый продукт, который можно употребить непосредственно. Человек же, производящий не готовый продукт, а лишь 1/100 продукта – оказывается заложником ненужности своего труда, взятого в отрыве от смежников. Но ведь и все его смежники точно в таком же положении!

Поэтому надо понимать, что в рыночной экономике труд не важен вообще. Маркс был идиотом и лгуном, когда говорил, что стоимость определяется количеством вложенного труда. Не определяется. Не важно, вырастил ты картошку или не вырастил. Не важно, много у тебя её по осени, или мало. Если у тебя её не купят – ты не только оплаты труда не получишь, ты ещё и в убытках по итогам года останешься!

В рыночной экономике не важно – сколько ты вырастил картофеля, а важно, сколько тебе выделит оценщик труда извне (купит ли, и если купит – то по какой цене?).

Поскольку труд не самодостаточен – тот, кто контролирует переходы полуфабрикатных масс, тот и берёт себе львиную долю благ.

Речь о том, что такая система может, под угрозой прикрытия всего дела, изымать из дела любой процент, отчуждая его в свою пользу.

Разумеется, когда изъятие становится слишком сильным — производители дохнут с голода или уходят заниматься другим делом, производство чахнет, предложение произведенного сокращается. В конечном счете наступает баланс.

Пока негр сам себе выкапывал корешки – каждый новый корешок был шагом на пути к сытости. Когда он стал выкапывать корешки на продажу – корешков он собирает всё больше, а сытости у него всё меньше. Потому что «аппетит приходит во время еды» и в мире свободных цен цена зависимого, несамодостаточного труда — стремится к величинам «около ноля».

Рыночные экономисты давно уже и с усмешкой растолковали нам: ребята, ваша усталость – не является критерием оплаты. Да, вы трудились 15 часов в сутки и очень утомились, это по вам видно – но в нашей экономике усталость не мерило работы! Нам (оценщикам) кажется, что реальной пользы от вас немного. А если не нравится наша оценка вашего труда – дверь вон там, и пригласите следующего из очереди безработных.

Вот так это и работает.

Так вот — доллар как мировая валюта это и есть такой посредник-оценщик в мировом разделении труда.

Вначале был «нефтедоллар» — то есть сговор США и саудитов, что нефть торгуется строго за доллары. Хочешь топлива – заработай доллары. А какое же современное производство без топлива? Это ж как человек без крови! Всякий производитель в мире встанет без нефтепродуктов. Но, чтобы их иметь – нужно заполучить доллары. А цену на монопольный товар назначает его продавец. Ни у кого другого-то ты этот товар не купишь. Хочешь мой доллар – плати столько, сколько я тебе скажу. А не хочешь – ступай вон и живи без нефтепродуктов. Если сумеешь.

Ну а дальше — больше, так и покатилось.

Любой труд стоит лишь столько – сколько за него дают. И если не дают ничего – то и не стоит ничего, не глядя на его объёмы или иные технические параметры…

Человек, выйдя из натурального хозяйства, сам себя кормить разучился. А правовых гарантий оплаты труда от общества не добился (в СССР они как бы были, но где СССР). И получается рыночная ситуация: сам по себе человек беспомощный, и при этом ему «никто ничего не должен». Чистой воды грубый шантаж: делай, что мы скажем, бери, сколько мы дадим – или сдохнешь в страшных корчах.

Суть экономической диктатуры – в контроле узлов обмена мирового разделения труда. Это как таможня, которая взимает пошлину за проезд и туда, и обратно. Мясо везёте к огню? Отдайте нам часть мяса. Огонь разводите для гриля? Пожарьте нам наше мясо!

Но таможня – если сильно оборзеет, и станет забирать слишком большую пошлину – столкнётся с тем, что товары через неё перестанут перевозить. А современный производитель настолько несамодостаточен, настолько зависим от обмена и разделения труда – что просто НЕ МОЖЕТ отказаться от переходов через долларовую «таможню», сколько бы с него не взыскивали.

Не могут производители велосипедов кушать свои велосипеды, а производители тапок – тапки. Чтобы купить еду – им обязательно нужно свои продукты сперва продать. Пусть дёшево, пусть сверхдёшево – а какой выбор-то?

Произвол оценщика в оценке трудового вклада как человека, так и целой страны – даёт очень широкие возможности для манипуляций «человеческим стадом». Перебросить деньги оттуда, где делают реальные блага – туда, куда тебе хочется. Выкормить три прибалтийских бантустана, вообще лишённых внутренней экономики – исходя из геополитических планов.

Поднять одних.

Опустить других.

Регулируя таким образом – добиваться всё большей и большей покорности, вплоть до полного подавления человеческой мысли и превращения людей в неполноценных животных.