В допотопные времена жил-да-был Змий. Пресмыкался потихоньку в Эдеме, украдкой кушая яблочки с известных Дерев, а потому был, во-первых, вумный, что твоя Википедия, во-вторых — здоровый аки буйвол (все вирусы от него, как чёрт от ладана, шарахались, и с короной, и без оной). И всё бы ничего, да однажды вселился в Змия бес. Мелкий такой бес, но наглый. «Соврати, — шепчет бес Змию, — Адама с Евой с пути истинного и Светоносный тебя одесную посадит в своих чертогах». Ну Змий и того, поддался на бесовы увещеванья и льстивыми речами праматерь Еву сподобил на дегустацию яблочка. А за ней и праотец Адам яблочком похрумкал, подумав про себя, что стопарь кальвадосу был бы куда лутшее. Естественно, про сие правонарушение узнал Творец, и мигом прародителей из Эдема на вольные хлеба и выпер. «Я тут, как раб на галерах, цельну неделю всё Сущее творил, а они — яблоки тырить! Бездельники!» — подумал Создатель, закрывая за проштрафившимися эдемскую калитку.

Ежели вы думаете, что Змию всё сошло с рук, то глубоко ошибаетесь. И его призвал Создатель на свой суд, скорый и правый.
— Ты пошто, пресмыкающееся, Эдемскую Конституцию нарушил?
— Это не я, меня бес попутал, — залебезил Змий. — Не виноватый я, он сам пришёл.
— Ага, ага, и яблоки он тебя воровать учил?
— Не-я, яблоки я сам, уж больно вкусные! — покаянно опустил Змий голову.
— Вон с глаз моих, в сказочное Пространство, Тридевятое Царство, под колоду, чтоб не позорил породу! И имя теперь тебе будет не эдемский Змий с прописной, а подколодный змей со строчной!

Вот так и попал эдемский старожил с горних высот да под замшелую колоду на болотном берегу. Навострился из хвощей самогон гнать, да свежими лягушками закусывать. А долгими вечерами, взобравшись на колоду, змей рассказывал приползшим болотным гадюкам истории про эдемское житьё:
— Никакой демократии! И власть несменяемая! Ангелы строем ходють! Оппозиции слова сказать не дают! Несущего свет во Тьму низвергли, меня — в болото! Даёшь сменяемость власти — основу демократии! Уррря!!! Долой!!!
После горячительных речей змей обессиленно уползал под колоду, а гадюки восхищённо шипели:
— Ах, какой душка! Настоящий подколодник!
Тем временем поправивши под колодой дух изрядной стопкой хвощедоса, змей, заглатывая очередную лягушку, поднимался на хвосте и кричал на всё болото:
— Я здесь власть!
Гадюки преданно смотрели ему в глаза и подползали ближе, лягушки испуганно вздрагивали и зашкеривались под листьями кувшинок.

Но однажды случилась беда. С утра выкушав изрядную стопку хвощедоса, змей только собрался закусить упитанной лягушкой, сидевшей на большом листе кувшинки, как тут же отпрянул от желанной закуски, получив чувствительный укол в нос. Лягушка трясла перед глазами змея большой стрелой, которую держала в передней лапке, и возмущённо квакала:
— Ты на кого пасть разинул, чмо подколодное? Ты на царскую дочь покусился, пресмыкающееся! Щас мой муж Ванька-царевич придёт, мигом порядок наведёт!

И тут на болотный берег на богатырском коне выметнулся добрый молодец, Ванька-удалец. Змей от греха подальше тут же резвым ужиком под колоду забился. А добрый молодец с коня соскочил, лягушку подхватил, громким басом заголосил:
— Ах, краса-девица, на все руки мастерица! Я трёх коней загнал пока тебя тут отыскал!

И узрел змей чудную картину: молодец лягушку облобызал, стрелу заломал, в тот же миг гром грянул, богатырский конь ушами прянул, болото всколыхнулось, а лягушка красавицей обернулась.
— Ты пошто, Ванька, так долго меня искал? Я тут за полдня вся извелась в лягушачьей шкуре. Меня даже съесть хотели! У-у-у, противный! — и девица залилась слезами.
— Не плачь, Василисушка! У меня навигатор забарахлил, пришлось к Бабе-Яге заезжать, чтобы на новый поменять. А кто это мою красу ненаглядную тут схарчить хотел? — Иван-царевич, обняв Василису, суровым взором обозрел болото.

— Змей подколодный, Ваше Высочество! Он тут нам житья не даёт, поедом ест, алкаш проклятый. Говорит, что он тут власть! — загомонили лягушки.
— Где этот супостат и узурпатор?!
— Под колоду забился!

Иван-царевич пнул было колоду ногой, зашиб большой палец, втихомолку выругался и, достав булатный меч работы златоустовских мастеров, нарубил колоду на тридцать три равные части.
— Ну, что, довольны ли вы, пучеглазые?
— Довольны, батюшка! Ой, довольны! — обрадованно заквакали лягушки.

Тут Иван вскочил в седло, усадил впереди себя Василису и ускакал в даль светлую, только его и видели.

Утром из-под остатков мелкопорубленной колоды на свет выползли 33 маленьких червячка. Залетевшая на болото цапля попыталась склевать такое угощение, но червячки резво ввинтились в землю — только их и видели.

Седьмицу спустя с потолка огромной пещеры свалились вниз три с гаком десятка червячков (гак был небольшой — всего три штуки). Дремлющий Паук проснулся от всколыхнувшейся паутины:
— Что попало в наши сети? Червячки? Их — на котлету!
Червячки, путаясь в нитях паутины, возмущённо возразили:
— Мы не червячки, мы змеи!
— Змеи? — паук озадаченно осмотрел добычу восемью глазами. — Какие ещё змеи, когда я ясно вижу, что червячки.
Тут самый бойкий червяк, срываясь на ультразвук, заверещал:
— Не извольте сомневаться, Ваше Октоподейшество! Мы самые натуральные змеи, причём эдемские, просто попавшие в сложные жизненные обстоятельства.
— Ах, обстоятельства?! С этого места поподробнее!

Выслушав повесть об изгнании в болото, ну, и попутно где-то там и что-то, Паук почесал крайней левой лапой крайний правый глаз и вынес вердикт:
— Ладно, котлета отменяется! Будете по Сети фейки распространять, да сладкими речами мух охмурять.

С тех пор червячки, в которых кусочки порубленого змея регенерировали (съеденное впрок эдемское яблочко, помогло, однако!), по всей Сети расползлись: фейками пищат, речами смердят, глупых мух охмуряют, Пауку на прокорм доставляют. Одна беда: ни один червячок до прежних змеевых трёхаршинных размеров не вырос, все так и остались в полтора вершка длиной да в прутик толщиной. Высосал из них булатный меч жизненные силы, ой высосал, оставшегося только и хватает что на писк.