Особенно русских солдат во время WW1 озлобляли нередкие сообщения из тыла, согласно которым австро-венгерские военнопленные, используемые на хозяйственных работах в деревнях, сожительствовали с солдатками, чьи мужья были на фронте. Обычно к таким работам привлекали этнически близких славян (русинов, словаков, чехов, поляков), с которыми легче было общаться на бытовом уровне. Так, в имениях помещиков во время войны пленные славянского происхождения составляя от 15 до 30% всех работавших на сельхозработах, где с ними могли контактировать солдатки.

Не случайно в отчетах военной цензуры отмечалось, что “глубже всего затрагивает нашего солдата сознание, что нарушителем его семейного счастья являются зачастую даже не русские, а пленные – австриец или немец, которыми правительство пользуется для полевых работ“. В письмах с фронта и на фронт сообщалось, что “все бабы безмужние с пленными австрийцами жили“, что жены, “как с цепи сорвавшиеся, развратничают с пленными австрияками вовсю, такое творится, что дома противно быть”, “сифилис и другие болезни венерические процветают”, что “некоторые дивчата хотят замуж выходить за австрийцев, надо им морду набить и тогда прохладятся”, и т.п.

Возмущенные солдаты требовали от начальства и местного духовенства “обуздать” и “усовестить баб”, и в результате вопрос был поднят военным командованием. Так, 3 августа 1916 г. командующий 5-й армией генерал В. Гурко послал министру внутренних дел А.А. Хвостову предложение “приказать подлежащим гражданским властям безотлагательно взыскать и провести меры для немедленного пресечения создающегося положения при использовании в деревнях военнопленных как рабочей силы”.

В целом боевой дух австро-венгерской армии был весьма низок, и это не осталось без внимания русских наблюдателей. Разведка доносила: “Офицеры австрийские, в числе 14 человек, взятые в плен Златоустовским полком, произвели, за исключением одного, удручающее впечатление своей неинтеллигентностью вообще, внешним видом и грубостью манер” (3 декабря 1914 г.).

“Офицеры запаса австрийской армии, проявляя в бою малодушие и растерянность и совершенно не умея руководить своею частью, в то же время не менее строевых офицеров пользовались саблею и особой плетью для поддержания своего престижа и дисциплины, которая начинала падать” (27 июля 1915 г.).

Отмечая факты плохого снабжения австрийской армии, автор доклада русской военной разведки также акцентирует внимание на взаимоотношениях солдат и офицеров: “Офицеры и интенданты объясняли отсутствие провианта действиями русской кавалерии, постоянно взрывавшей в тылу у неприятеля мосты и портившей дороги, благодаря чему своевременный подвоз якобы был невозможен. Однако офицеры были в изобилии снабжены консервами и даже вином. Когда на привале они начинали пиршествовать, запивая еду шампанским, голодные солдаты приближались к ним и жадно смотрели на это, когда же кто-нибудь из них просил дать хоть кусочек хлеба, офицеры отгоняли их ударами сабель”.

Описывая взятие русскими войсками мощной крепости врага Перемышль в марте 1915 г., военный корреспондент Алексей Ксюнин отмечал, что причиной нестойкости врага отнюдь не была безысходность, вызванная долгой осадой: “При вступлении наших войск в Перемышль, крепость вовсе не производила впечатления голодного блокированного города; правда, магазины пустовали, в кафе поили жидким кофе без сахару, но оставалось еще много лошадиных трупов, за хорошие деньги можно было найти коровье мясо, у всех крестьян была скотина и домашняя птица. Изголодавшимися выглядели только славяне, в то время как немецкие и венгерские офицеры бравировали шикарным видом и даже поражали упитанностью”.

Свидетель событий так отзывался о нравах австрийцев: “Даже в трагическую минуту на первом плане у них было свое личное, и дух геройства не ночевал на австрийских фортах. Среди условий сдачи австрийцы выставляли требования о сохранении офицерам жалованья и карманных денег”.

Рассказывая о последней вылазке 23-й гонведной (венгерской) дивизии, которая в полном составе сдалась в плен роте русских солдат и отряду ополченцев, автор приводит интересную деталь: “офицеры шли на вылазку с денщиками, а те несли чемоданы”.

Военный врач Л.Н. Войтоловский приводит беседу с ранеными русскими солдатами, в которой ясно звучат именно национальные характеристики противника и успевшие сформироваться стереотипы восприятия представителей разных народов, с которыми пришлось воевать:

– С австрийцем легче воевать?
– Да, с ним полегче. Он пужливый. Сейчас в плен сдается.
– А мадьяры?
– Мадьяры – это, как бы сказать, наши цыгане. Он наскакивает жестко, а чуть задело, от раны плачет, как баба.
– Мадьяры, – самоуверенно вмешивается казак, – интеллигенты, нежные… боли не выдерживают. Я одному мадьяру нос откусил ‑ соленая кровь, противная. Тьфу!.. А вот герман – тот лютый. Хитер. Сильный. С ним никакого сладу. Тут с нами один герман. В плен забрали. Так его два раза штыком проткнули, а он утекать пошел. Нагнали да прикладами по голове. Едва потом довели. Его ведешь, а сам поглядывай, не зевай… Вот австрияка гнать не приходится. Он плену рад. Вели мы душ шестьдесят русинов австрийских. Русины – они говорят по-русски. “Нам, – говорят, – уже мир вышел, а вам еще воевать”.

Цитаты по: Сенявская Е.С. Народы Австро-Венгрии в Первой мировой войне глазами русского противника. Вестник РУДН.