Дождь никак не кончался. Ловицкая лежала у окошка, ожидая бэтмена – она послала его за новыми маленькими – и слушала, как благочестивые соседки хором поют для Дочки-Матери святое караоке. Зуля и Маша любили заветное из Круга Песнопений Бизюльки. Вот и сейчас они, отдыхая на веранде, возносили к небесам – под нежно шипящий патефон – песнь о Малом Рачке.

– Маленький рачок пятится задом… – начала Зуля.

– И имеет всё от жизни, что надо! – подхватила Маша.

– То, к чему идут долгие годы – достигает он легко задним ходом! – вывели супружницы хорошо спетым хором.

Ну конечно, начитанная Панюню знала каноническое педобирское толкование святой песни: рачок был символом и эмблематом свободного духа, пятящегося прочь от лживых посулов и соблазнов мира сего, который был, есть и вовеки пребудет too old – и обретающего через этот отказ истинные, нетленные сокровища в лоне Дочки-Матери. Но благочестивые мысли сейчас не шли ей на ум: даже в святых словах заветного шансона ей мерещилось что-то злое, насмешливое.

– Хитроумный рачок притворялся как мог дурачком, дурачком, дурачком… – выводила Зуля, удерживая дыхание на повторах.

– Приближается ночь, и ты тоже не прочь стать рачком, стать рачком, стать рачком! – вторила ей Маша.

И опять же: Альбертина отлично помнила, что под дурачком здесь подразумевался адепт превыспреннейшей науки учёного неведения, la dotta ignoranza, которую педобиры считали единственно возможным путём познания непознаваемой сущности Дочки-Матери, под притворством – духовная практика уподобления и подражания Дочери и её добродетелям, а под ночью – смерть, ожидающую всех живущих. Но это не мешало ей чувствовать, что песня поётся про неё. То есть про дуру, ломающую дешёвую комедию непонятно перед кем и неизвестно зачем.

– Стать рачком, стать рачком, стать рачком! – повторили соседки вместе.

Пьяная слеза выкатилась из глаза поняши и неторопливо поползла к переносице. Панюню прекрасно понимала, перед чем ей сейчас хочется встать. Понимала лучше, чем хотелось бы.

Она кое-как промаялась ещё часа полтора. Приказала расчесать себе гриву, потом попыталась развлечь себя новым романчиком Папилломы Пржевальской. Романчик оказался как всё у Папилломы – пошленьким, но занятным. За это время бэтмен успел вернуться, а потом приехала повозка с маленькими, которых нужно было пристроить в кладовку. Это её немного отвлекло. Но когда и эти хлопоты кончились, тоска навалилась с удвоеной силой.

Её неудержимо тянуло к зеркалу. И вовсе не для того, чтобы примерить новую попонку.