Борис Межуев пишет у себя в бложике чудесное:

Уход бывшего издателя газеты «Известия» и бывшего владельца интернет-портала «Life.ru» Арама Габрелянова из руководящего состава компании «News Media» сопровождался комментарием его непосредственного преемника Анатолия Сулейманова, что с этого момента ресурс перестает быть сайтом для «ура-патриотов».

Я уже два года не работаю в корпорации А.А. Габрелянова, но едва ли аттестация в качестве «ура-патриота» не имела отношения и к руководимому мной в 2014–2016 годах отделу «Мнения» газеты «Известия», все колумнисты которой, как по списку, были изгнаны из числа авторов сразу после моего ухода в феврале 2016 года. Новый главред не пощадил ни маститого Максима Соколова, ни искрометного Максима Кононенко, ни тем более – бескомпромиссного Эдуарда Лимонова.

Теперь, возможно, аналогичная идеологическая чистка постигнет и освободившийся от скреп «ура-патриотизма» Life.

Трудно сказать, какие мотивы – политические или коммерческие – превалировали в решении Габрелянова и последовавшей за ним декларации его преемника; ясно одно: если бы аналогичное сальто-мортале претерпело бы либеральное издание с устойчивым брендом, скажем, газета «Ведомости» или же «Новая», новый начальник которой, допустим, захотел бы избавиться от «демшизы», медиа-общественностью это было бы расценено как еще одно проявление так наз. «гребаной цепи».

Напомню, что этим мемом была названа в 2012 году серия отставок руководителей СМИ, журналисты которых проявили себя нелояльно к власти во время так наз. «болотных событий».

Сейчас же аналогичная «гребаная цепь» с обратным знаком в общем налицо: погибли старые «Известия», закрыт телеканал «Царьград», покинул поле борьбы Арам Габрелянов, – но эта серия событий воспринимается как нечто должное. Причем, что важно, не только остающимися под солнцем победителями, но и побежденными, то есть теми самыми «ура-патриотами». Пожалуй, никогда проигрыш в медиа-сфере не переживался так покорно и безропотно. Как нечто само собой разумеющееся и даже неизбежное.

Арам Габрелянов строил свою медиа-империю, очевидно конкурируя с либеральным сегментом в СМИ: газета «Известия» была заточена против «Ведомостей», с их отделом «Мнения»; радиостанция РСН строилась как противовес «Эху Москвы». Теперь эпохе консервативной альтернативы в медиа-среде пришел конец.

И настало время разобраться, что это была за эпоха, когда такая альтернатива еще была реальна, и почему она всё же завершилась?

Андрей Илларионов некогда изобрел выражение «сислибы» – то есть системные либералы. Этим термином все называют теперь членов правительства, экономических экспертов, приближенных к власти журналистов, кто сохраняет ей лояльность, хотя и не скрывает своего «особого мнения» по многим вопросам внешней и внутренней политики. Из «системных либералов» состоит наше правительство, «сислибы» ведут свои колонки практически во всех ведущих российских газетах – от РГ до тех же «Ведомостей».

Кто им противостоит во власти и в медиа? Обычно говорят о так наз. «силовиках». Но это понятие, по-моему, скорее, запутывает дело: начать с того, что в среде «силовиков» всегда была либеральная партия, тяготевшая по своим взглядам именно к «сислибам». Сам факт принадлежности к силовому (и даже более конкретно – чекистскому) сообществу абсолютно не является определяющим фактором для принадлежности к той или идеологической фракции.

Логично предположить, что «системным либералам» во власти противостояли «системные консерваторы». При этом силы обеих партий всегда были не равны: «системные консерваторы» в общем не располагали такими ресурсами и такой элитной поддержкой, которая была и остается у «системных либералов». Принципы «системного консерватизма», мне кажется, сформировались в течение того короткого периода (август 1998 – май 1999 года), когда представители этого довольно рыхлого сообщества смогли сформировать правительство и руководить экономической политикой.

«Системные консерваторы» никогда не хотели демонстративно рвать со всем наследием советского времени – с остатками оборонительного, научного, индустриального, интеллектуального потенциала, доставшегося России от СССР. Они, как правило, выступали против реформистских инноваций, нацеленных на коммерциализацию образования, науки, культуры и медицинского обслуживания.

«Системные консерваторы» доказывали, что России не надо разбрасываться союзниками в Третьем мире, какими бы неприятными они ни были. Не надо поддерживать Вашингтон в его желании отодвинуть нормы «международного права». Но и самим это право нарушать тоже не следует. Не следует поощрять культурные эксперименты так наз. «креативного класса». Не нужно бездумно перенимать из Европы все социальные инновации, типа легализации перверсий, но при этом следует ориентироваться на Европу как оплот сравнительного благоразумия в нашем безумном мире. Но, дружа и партнерствуя с Европой, ни в коем случае нельзя забывать и о Востоке.

Многим из моего поколения нелегко было согласиться с миролюбивой и осторожной тактикой «системного консерватизма»: в 1998 – 1999 годах многие из нас, скорее, поддержали бы путч Льва Рохлина и уж точно – импичмент Борису Ельцину, инициированный коммунистами, но не примирительные декларации Евгения Примакова с его проектами конституционных реформ и пактом о взаимном ненападении.

И я помню, что мой первый шаг к «системности» в 1999 году (а он проявился именно в скепсисе по поводу импичмента Ельцину) был обусловлен именно доверием Примакову как спокойному, консервативно мыслящему политику, понимающему, что насильственная отставка главы государства может привести к окончательному распаду страны.

В 1999 году на выборах в Государственную Думу «системные либералы» одержали безусловную электоральную победу над «системными консерваторами», и последствия этой победы дают о себе знать до сих пор. Политический класс страны как будто разделился на «вечных победителей» и «вечных побежденных».

Впрочем, я готов чуть поправить это слишком резкое суждение. В определенных сферах «системные консерваторы» до сих пор доминируют – в частности, в дипломатии. Здесь авторитет Евгения Примакова пока непререкаем.

А вот в экономике всё обстоит иначе: здесь клянутся именем Егора Гайдара, преемником которого справедливо может считаться глава Счетной палаты Алексей Кудрин. В этой среде о примаковском наследии говорить было бы рискованно.

Но где уж с силой «системного либерализма» почти невозможно тягаться – это СМИ. Габрелянов попытался бросить вызов этой гегемонии и, к сожалению, проиграл. И все, кто шел в его шеренге, жесточайшим образом оттерты на периферию.

Не знаю, как дело обстоит в культуре, но в различных сферах гуманитарной науки видно то же самое размежевание. В родной мне философии доминирование «системного либерализма» не вызывает сомнения. В Институте философии мало кто вспомнит с гордостью, что с ними бок о бок работал, скажем, Вадим Цымбурский. Скорее, этот факт вызовет у большинства его бывших коллег неприятные воспоминания.

Философские факультеты МГУ и ВШЭ справедливо соблюдают академический нейтралитет в идеологических вопросах. Но какой-то серьезной интеллектуальной силы консерватизм в нашей философии всё же не представляет (пять-шесть изгоев не в счет). А вот в отечественной истории всё обстоит не так печально для консерватизма, – хотя либеральные тенденции заметны и здесь.

Но в целом для «системных консерваторов» всё складывается не слишком благоприятно. И, боюсь, что у этого обстоятельства есть одно очевидное объяснение. Оно состоит в том, что мы, то есть «системные консерваторы», к коим в настоящий момент я должен отнести и себя, угодили в ловушку под названием «трампизм».

Мы реально поверили Дональду Трампу в 2016 году и приветствовали его победу. Разумеется, никто из нас не имел никаких возможностей вмешаться в исход американских выборов, но все наши симпатии были на стороне нью-йоркского миллиардера, который не боялся открыто защищать консерватизм именно в нашем, российском его понимании с кодовыми словами-лозунгами: «экономический протекционизм, национальный суверенитет, культурная идентичность».

Итогом победы Трампа, однако, стало многократное усиление санкционного режима против России, выход из иранской сделки и близкая перспектива чуть ли не прямого вооруженного конфликта с Америкой.

И теперь все взоры политической элиты России обращены в сторону несгибаемого либерала Макрона, призывающего ЕС строить систему безопасности с Россией, и упрямой глобалистки Меркель, нашего партнера по строительству «Северного потока — 2».

В 2007 году я несколько раз присутствовал на диалогах с немецкими экспертами по поводу перспектив дружбы и сотрудничества России и Германии. Все немецкие эксперты мужского пола, когда брали слово, произносили упрямо одну и ту же речь: нас, конечно, сближают общие торговые интересы, но нас также должны сближать и ценности. На все наши замечания, что вообще-то у нас тоже есть какие-то свои ценности, и их тоже следует брать в расчет, германские коллеги отвечали только неуклонным воспроизведением всё того же спича: да – интересы важны, но нужны и общие ценности.

Именно их, либеральные, ценности.

Проще говоря, мы будем сотрудничать с Россией и строить с ней прочное торгово-экономическое партнерство с какими-то туманными политическими перспективами, если Россия перестанет со слишком большим придыханием произносить выражение «национальный суверенитет» и подыгрывать тем силам в Европе, которых потом стало принято называть «популистами». Сближение произойдет, когда Россия откажется от своего «консервативного модернизма» и откроется прелестям «либерального постмодерна».

Иначе говоря, чуть меньше маскулинности, чуть больше женственности и мульткультурализма. Чуть дальше от Бисмарка, чуть ближе к Вацлаву Гавелу.

Похоже, это именно тот выбор, который нашей политической элите неизбежно придется принять, чтобы вместе с Европой противостоять жесткому и хамскому американскому гегемонизму, который угрожает санкциями всем, кто не принимает его ближневосточного курса. Хотите торговать с Ираном, согласны/не согласны – получайте санкции.

Сейчас нашей страной явно взят курс на сближение с постмодернистской Европой, и оттого Россия на глазах сама становится чуть более постмодернистской. Мы еще дождемся времени, когда постмодернизм европейского образца у нас будут вводить, как картошку при Екатерине.

Жертвой этого станем все мы – «системные консерваторы», и все те ценности и принципы, которые мы отстаиваем. А вместе с нами в жертву сближению с континентальной Европой будет принесена и старая научно-образовательная система России, и остатки ее городской культуры, и все надежды на подъем обрабатывающей промышленности.

Россия пойдет на выучку к немцам и отчасти французам, в союзе с которыми она сегодня надеется выдержать американский прессинг.

Для консерваторов – и системных, и оппозиционных — это будут тяжелейшие времена, но, откровенно говоря, я не вижу, как бы мы могли их обойти стороной. А вот как жить и выжить в эти времена, когда все вокруг будут издеваться над «скрепами» и кричать об избавлении от «ура-патриотизма», об этом поговорим в следующей статье.

Борис Межуев, Историк философии, политолог, доцент философского факультета Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова.
Председатель редакционного совета портала “Русская идея”.